Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

Искали и польского короля, но безуспешно. Быть может, он утонул вместе со своей охраной, а быть может, на него внезапно снизошло откровение, и он покинул поле боя, чтобы устроиться священником в скромном сельском приходе. Факт остается фактом: никто не видел момента гибели короля. Хотя ситуация была такова, что глазеть по пустякам не стоило — хоть бы рядом топилось и три короля. Немногие уцелевшие вообще не помнят, как бежали по заснеженному льду, прыгая между воронками от взрывов и уворачиваясь от низвергавшихся потоков ледяной воды. Береговая батарея произвела по сорок выстрелов из каждого орудия — это заняло почти час, так как после каждого выстрела необходимо было менять прицел в соответствии с поступающими командами наблюдателей, расположившихся на колокольне Софийского собора.

Ростислава по прибытии встретил Басманов. Чихая и кашляя от паровозного дыма, попавшего в легкие, Петр Данилович крепко пожал руку прибывшему экс-премьеру и прокричал на ухо, пытаясь заглушить свист пара:

— Вам нужно немедленно к Ромодановскому. Князь лично ведет дело об исчезновении ваших друзей!

— О каком таком исчезновении? — не понял Каманин. Они обошли здание вокзала и уселись в карету с гербом императрицы. Внутри Басманов снял шапку и пригладил лысеющий череп.

— В ту самую ночь исчезли господа Симонов и Волков. Граф попрощался с нами на набережной, и больше его никто не видел. Иннокентий Михайлович же был у себя, затем к нему вошел невесть откуда взявшийся отрок-переросток Васятко, они вышли на улицу и тоже исчезли.

— Погодите! — воскликнул Ростислав. — Какой Васятко? Он же отправился вместе с остальными еще осенью!

— Значит, вернулся! — наставительно произнес министр обороны.

— Это не так-то просто, — возразил Ростислав и задумался.

Очевидно, огра прислали с Унтерзонне, Он наверняка доставил приказ на срочную эвакуацию, а его, Ростислава, в это время не оказалось в городе. Это может значить только одно... ситуация полностью вышла из-под контроля.

Басманов молча смотрел в окно. Он, по всему видно, пришел к таким же выводам, что и Каманин, поэтому тихонько спросил:

— Получается, застряли вы у нас, Ростислав Алексеевич?

— Я и сам не знаю, что теперь получается, — честно ответил Ростислав, — а что еще выяснили?

— Федор Юрьевич не распространялся на эту тему, — сказал Басманов, — просил лишь, чтобы вы сразу по приезде поспешили к нему. Меня вводить в курс дела он нужным не счел.

Каманин скосил глаза на министра обороны. Лицо у того было обиженным — точь-в-точь у ребенка, подсматривавшего в замочную скважину за утехами родителей и в один прекрасный момент обнаружившего, что отверстие закрыто.

— Петр Данилович, дорогой вы мой, — как можно доброжелательней произнес он, — ну что вы, в самом деле! В каждом деле есть свои тайны. Между прочим, один мудрый человек сказал, что секреты — это самое большое богатство и самое сильное оружие. Чем больше человек хранит тайн, тем более с ним считаются.

— И тем более он вероятный кандидат в покойники! — буркнул Басманов.

— Верно, — согласился Ростислав, — даю вам слово, что после встречи с князем-кесарем посвящу вас во все детали.

— И это тоже, — кивнул министр обороны, — да и чувство у меня такое, словно нам с вами еще работать и работать.

Ростислав легко взбежал по ступенькам крыльца, очищенного не только ото льда, но и от мельчайших снежинок: не приведи Господь, поскользнется Федор Юрьевич — головы не сносить. Знавшие его в лицо гвардейцы отсалютовали, взяв «на караул», дубовые двери тяжко скрипнули. Длинный коридор, мохнатый ковер под ногами. Тихо, точно в святилище.

Князь-кесарь любит работать в полной тишине, под старость подрастеряв дикие привычки и укоротив свой буйный норов, Непривычно по-новому высокая дверь. Все еще не прямоугольная, но сгибаться не нужно. Предупредительный вестовой в высоких красных сапогах отворил створки.

— Князь Каманин! — негромко доложил он.

— Князя сюда, а сам вон! — лаконично ответили из светлицы.

Ростислав вошел, все-таки немного нагнув голову (рост, знаете ли). Стоящий у камина Ромодановский повернулся к нему и ухмыльнулся. Что-то неуловимо мелькнуло в водянистых глазах, но Федор Юрьевич вдруг широко улыбнулся и сказал:

— Ну, здорово, Афанасий Поликарпович!

— Здорово, Семен! — ответил князь Каманин. — Вот и свиделись.

Эпилог

— Что он еще сказал? — спросила Софья Алексеевна. — Говори, мне до жути любопытно.

Ростислав лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, и рассказывал ей о «свидании» с Хранителем. Вернее, уже бывшим Хранителем. Софья сидела на стульчике у широкого трюмо, а старшая камеристка расчесывала ей волосы. Два дня назад императрица вместе с дочерью, принцессой Анастасией-Ульрикой, вернулись из лавры в столицу. Увидав расстроенное лицо «супруга перед людьми», она опечалилась, а узнав о причинах печали, обрадовалась.

— Ну и будем с тобой жить-поживать, добра наживать, — сказала она, — пора бы тебе уже и пристань обрести, солнце мое. Прикинься горбуном — я тебя поцеловать хочу. А то я уж всерьез Карлу подумывала из Стокгольма вызвать... после твоего отъезда.