Путь истинной любви

В этот раз я не могу спрятаться за своими солнцезащитными очками.

Слизывая соленые слезы с губ, я дергаю туалетную бумагу и обматываю вокруг белья,

испачканного кровью. После того, как я привожу себя в порядок, я натягиваю джинсы и

открываю дверь.

Трудно сказать, как долго я пробыла тут с момента, как выбежала из класса и миссис

Алабастер даже никого не послала за мной, но я не могу оставаться здесь до конца дня.

Моя сумка лежит у парты и свитер, который я могла бы повязать вокруг талии, тоже там.

Сцепив пальцы под попой, я крадусь по коридору на цыпочках к своему классу. Я не

уверена, сколько осталось до звонка, когда все выйдут на перерыв, но надеюсь, что не так

уж и скоро. Иначе мне не спастись от унижения.

Дойдя до комнаты номер двенадцать, я приподнимаюсь на носочках и смотрю в класс

через крошечное окошко на двери. Я успокаиваюсь и дышу ровно, когда нахожу глазами

Диллона, сидящего рядом с пустым моим местом. Он стучит карандашом, и его голова

повернута в сторону окон. Солнце освещает его и без того светлые волосы.

– Посмотри на меня, – говорю я спокойно. – Посмотри сюда, Диллон.

Сеанс телепатии с лучшим другом не работает, и не важно, как сильно я этого желаю. Я

слегка барабаню кончиком пальца по толстому стеклу, но единственный, кто смотрит в

моем направлении это Герберт.

Сердце останавливается.

Я ожидаю, что он начнет указывать на меня пальцем и заявлять на весь класс: «У

Пенелопы начались месячные», но лучший друг моего лучшего друга, поднимается с

места и идет к Диллону, шепчет ему на ухо и кивает в мою сторону.

Сердце выдает – тук, тук, тук.

Мои руки дрожат, пока я удерживаю в голове одну мысль: пожалуйста, спаси меня.

Диллон не так спокоен, когда встает с места. Он вскакивает со стула, ударяя его о позади

стоящую парту. Заботливо хватает свою и мою сумку и без единого слова, смотря прямо

мне в глаза, проходит мимо учительского стола к двери.

Отступаю на несколько шагов назад, чтобы не быть задетой дверью и когда он вырастает

прямо передо мной, я почти что падаю на него.

Никакой грязи и щенячьего дыхания сегодня.

– Где ты была? – спрашивает он, растирая мне спину движениями вверх и вниз.

Мои щеки горят, и из-под оранжевых стекол свободно текут слезы. Признание того, что

сейчас конкретно происходит, полностью убивает меня, но я выдаю выученную лекцию и

о женственности, и о тампонах, и о зрелости. Я рассказываю ему об испорченных голубых

джинсах и грубой туалетной бумаге.

– Это случается с каждой женщиной на этом свете, – говорю я точь-в-точь как моя мама.

Мои губы дрожат.

Диллон смеется.

– У меня старшая сестра, Пен, – говорит он. Мой соседский мальчик открывает свой

рюкзак и достает серую толстовку. – Я знаю, что такое месячные.

– Мне нужно домой – говорю я, опуская голову.

Он поднимает мой подбородок и протягивает свою толстовку.

– Тогда пойдем.

Чем хороша жизнь в маленьком городе? Тем, что каждый знает друг друга. Мы с

Диллоном заходим в учительскую, еще раз повторяем историю о моем внезапном

развитии по женской части и просим разрешения уйти пораньше с уроков.

Директор, звонит моему отцу и докладывает о ситуации, а тот в свою очередь, передает

послание для Диллона:

– Парень! – повторяет наш директор низким голосом, прекрасно пародируя моего отца.

Мы ждем продолжение речи, но директор Снайдер больше ничего не говорит.

– Это все, – подтверждает он, и машет нам рукой, чтобы мы уходили. – Поторопитесь.

Этого достаточно, чтобы мы пошли. По дороге домой он не позволяет мне приближаться

к бордюру; переходит улицу, только предварительно посмотрев в обе стороны как

минимум трижды; каждые пару шагов спрашивает, как я себя чувствую.

Эта гиперопека, так сильно напоминает мне о мужчине, который напугал этого ребенка до

повиновения с первого слога. Эта мысль успокаивает неприятное чувство, растущее

внутри меня.

– Ты не обязан оставаться, – говорю я, открывая входную дверь. Мы никогда ее не

запираем.

Диллон стоит в самом низу лестницы, засунув руки в карманы. Весь мир я вижу в

оранжевом свете из-за солнцезащитных очков, которые я надела сегодня, но даже в них я

способна разглядеть, как покраснели его щеки.

– Твоя мама дома? – спрашивает он, поднимаясь на одну ступень.

– Скорее всего, нет. Пока я в школе, она помогает в доме престарелых.

– Тогда я останусь, – тут же говорит он. – Я обещал твоему отцу, что присмотрю за тобой.

Не уверена, когда это «парень» превратилось в «присмотри за ней», но не могу сдержать

улыбку, которая расползается по всему лицу.

Он следует за мной по лестнице к комнате и ждет у двери с бешено стучащим сердцем,

прежде чем войти. Диллон видит часть моей комнаты из своего окна, но ни разу не был

здесь. В моей комнате никогда еще не было парня.

– Я, наверное, должна... – начинаю я, но не могу закончить из-за смущения.

Его рука пробегает по блондинистым волосам, убирая длинные пряди волос с идеальной