Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

В московский период служения святитель Филарет естественно вошел в круг дворянской интеллигенции старой столицы. Н. П. Барсуков так писал о Москве 1830-1840-х годов: «Московский университет, славянофилы и западники, и московский [Малый] театр – служители науки и служители искусства – составляли одно нераздельное целое. А над всеми ними царило Троицкое подворье, в котором пребывал Филарет» (цит. по: 134, с. 29). К нему тянулись и сами деятели культуры, находившие радушный прием на Троицком подворье на Самотеке: профессора университета М. П. Погодин и С. П. Шевырев, «басманный затворник» П.Я. Чаадаев и светский апологет Православия А. С. Хомяков, в 1840 году приведший англиканского диакона Уильяма Пальмера, искавшего единства веры с Православной Церковью.

То не были официальные обязательные посещения, напротив, возникло обоюдно интересное общение. Так, П.Я. Чаадаев, летом 1844 года перевел одну из проповедей митрополита и опубликовал во французском журнале. Он писал в письме А. И. Тургеневу 15 февраля 1845 года: «Митрополит тебе кланяется. Он так же мил, свят и интересен, как и прежде. Ваши об нем бестолковые толки оставили его совершенно равнодушным и не нарушили ни на минуту его прекрасного спокойствия» (199, с. 449). Другой близкий к святителю представитель столбового дворянства И. В. Киреевский записал 7 октября 1853 года в дневник: «Ездил к митрополиту с Жуковскими… Ни разу, кажется, не бывал я у митрополита, не чувствуя себя проникнутым благоговением. Особенное чувство близости святыни, чувство и трепетное, и радостное» (73, с. 441).

Стоит особо сказать о влиянии святителя Филарета на А. С. Пушкина. Литературоведы давно отметили, что стихотворение «Перед гробницею святой…» навеяно филаретовским словом пред погребением фельдмаршала М. И. Кутузова в 1813 году, а «Герой» – прямо созвучно речи митрополита 29 сентября 1830 года. Их общая знакомая Е. М. Хитрово зимой 1829 года сообщила митрополиту стансы поэта «Дар напрасный, дар случайный…», а вскоре передала Пушкину поэтический ответ святителя:

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.

Пушкин продолжил поэтический диалог, написав 19 января 1830 года новые стансы, прямо обращенные к митрополиту Филарету:

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет гласу Филарета
В священном ужасе поэт.

Данный эпизод, уникальный в истории русской культуры, имеет не только биографическое значение. Протянутая рука Русской Церкви в лице ее видного представителя была принята первым русским поэтом, олицетворением Русской Культуры. К сожалению, эта тенденция не получила продолжения с обеих сторон. В дальнейшем русла развития русской культуры и Церкви то идут параллельно, то и вовсе расходятся.

Позднее к авторитету московского митрополита обратился и Н. В. Гоголь, поручивший графу А. П. Толстому показать святителю второй том «Мертвых душ», дабы узнать его мнение, но граф не выполнил просьбы. Стоит отметить, что имевший на Гоголя в последние годы его жизни большое влияние ржевский священник Матфей Константиновский прямо побуждал писателя отказаться от искусства, отречься от своих художественных идеалов. Святитель Филарет, также отводя искусству подчиненное положение в жизни человека, все же не так прямолинейно доктринален, признавая важность художественного творчества как дара Божия.