Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

В середине XX века среди западных интеллектуалов зарождаются искания «новой духовности». Размышляя над страницами книги влиятельного западного философа М. Элиаде (1907–1986), отец Александр не может не поразиться: «Интеллектуальная жажда, поиски смысла жизни, история религии, все это с каким-то неслыханным “нажатьем педали”, пафосом, “запоем”… – тут все, кроме Православия. О нем ни одного слова, как будто его нет, как будто оно не имеет, не может иметь никакого отношения к этим исканиям… Но нигде, ни разу в этой длиннейшей книге не говорится о Боге. О религии – да, но не о Боге… Как это далеко от Евангелия с его “если любите Меня…”» (210, с. 538, 540). После прочтения модного среди западных (а позднее и среди наших отечественных) интеллектуалов «философского бестселлера» М. Фуко «Слова и вещи» он записал в Дневнике: «Все то, да не то, но в чем “не то”, определить трудно. Пожалуй, просто в неверии. Он развенчивает мифы, теории, упрощения, и все это как будто верно. В целом, однако, впечатление такое, что вообще ничего нет, кроме совершенно бессмысленного копошения людей, выдумывающих все время новые discours [фр.: рассуждения, дискурсы]… Никакого воздуха, ничего, о чем можно было порадоваться или о чем попечалиться…» (210, с. 328).

«В сущности “Запад” страшен. Страшен своим фарисейством, своим отождествлением свободы с наживой… ужасен своей низостью решительно во всем. Где, когда началось это падение?» – задается вопросом отец Александр весной 1975 года. «Страшная усталость от всего этого, от борьбы – с чем? – с какой-то дьявольской мутью, заволакивающей мир и – это страшнее всего – религию», – записывает в ноябре 1975 года. Спустя пять лет: «Устал повторять: разложение, и притом зловонное, нашей цивилизации. За абортом, гомосексуализмом и пр. теперь – кровосмешение… Эта цивилизация не может выжить… Но все то, что так или иначе противостоит этому разложению, буквально поднимается на смех». Он не мог оставаться равнодушным к «тому хамству, что торжествует в мире» (210, с. 171, 220, 528, 632). Трагическое мироощущение, основанное на извечной неудовлетворенности христианина несовершенным миром сим, пронизывает Дневник отца Александра, человека глубокой и искренней веры, верного одной – христианской иерархии ценностей.

Но в чем можно быть твердо уверенным, так это в неустанном и глубоком служении отца Александра возле церковного престола. «В субботу – Литургия в голубом, богородичном, тихая, которую не столько служишь, сколько только “являешь”,– до такой степени она совершается там…» Или: «Вчера во время Литургии (неделя о Самарянке) – такое светлое, твердое чувство – присутствия, истины, света… Тут реальность Церкви, и отсюда нужно начинать пророчество ее в мире» (210, с. 268, 370).

Между тем в мельтешении разных дел пролетели десятилетия. В год своего шестидесятилетия отец Александр переживал чувства далеко не триумфальные: «Я знаю твердо, что до смерти мне нужно кончить мою “Литургию”». Он заносит в Дневник: «…Мысли о том, что я ничего не сделал… Это не хорошие мысли. Мысли от гордыни. И в ответ сегодня хороший Апостол – о соре, всем миром попираемом (1 Кор. 4, 11–13)… Устал от телефонов, от суеты, от одиночества. “Покоя сердце просит”. Но может быть, и усталость эта – греховная, от лени, пустоты, постоянной капитуляции страстишкам… Грех – только – в отрыве от Бога, в измене Христу. Эту измену Иоанн Богослов называет похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской (1 Ии. 2, 16). И, Боже мой, до чего это точно и исчерпывающе…» (210, с. 569, 602, 622, 623).

Но в то же время неудовлетворенность собой и своим служением побуждала его не довольствоваться привычным обрядовым благочестием, подчас порождала у него резкие слова и оценки: «Всецелая принадлежность Церкви, самоочевидная, как воздух, как жизнь, и одновременно внутренняя свобода внутри нее. Меня бесконечно тяготит то повальное внутреннее порабощение себя чему-то или кому-то, что я вижу вокруг себя, “идолопоклонство”, так часто торжествующее в Церкви… Меня буквально с детства, с корпусных лет отталкивало “карловатство” [РПЦЗ] – с его ложным пафосом, елейностью, самодовольством, узостью» (210, с. 339). В то же время нельзя не отметить видимое равнодушие (до подчас неприятия) отца Александра ко всему опыту Православной Церкви в период ее Византийской истории как основы для дальнейшего развития Вселенской Церкви. Он как будто прошел мимо истории Русской Церкви Синодального периода, не заметив трудов святителей Филарета (Дроздова), Игнатия (Брянчанинова) и Феофана (Говорова) или дневников отца Иоанна Кронштадтского, в которых мог найти ответы на многие занимавшие его вопросы.