О своих подозрениях в отношении того, что гильдмайстер как раз тайным делам не чужд, но не в интересах ли Гальвии, а не Империи, Дорант говорить не стал, не имея доказательств.
— Но ведь безопасность Императора — дело комеса Агуиры? Почему же занимался этим Санъер?
— Мне трудно судить, Йорре, чем не угодил вашему батюшке мой дальний родственник — не всегда же он был таким дряхлым, как сейчас. Проще всего думать, что Светлейший всего лишь оказался лучше.
Император, уловивший упрёк, бросил на Доранта быстрый и острый взгляд.
— Я понимаю, чем вы недовольны, комес, — Ага, понимаешь ты. Небось, думаешь, что я ждал большего. А я хотел бы только одного: чтобы ты меня отпустил домой. Император, впрочем, удивил: — Но вы должны понять, что я могу рассчитывать только на тех, кто показал и доказал свою преданность. Именно поэтому я не могу оставить вашего родственника на этом месте. Я не знаю, справитесь ли вы с тем, что делал Санъер. Но даже если не справитесь — вы доказали делом, что преданы мне и готовы меня защитить от любой угрозы, как умеете.
Голос его был холоден, в нём слышалось недовольство, противоречащее любезным словам.
Дорант склонил голову, чувствуя себя так, как будто согнутой шеи его касается остро заточенное лезвие палаческого меча.
— Я жизнь отдам за Ваше Императорское Величество, не сомневайтесь в этом!
Император поджал губы, дернул повод и отъехал к свите. Когда Дорант догнал его, Йорре громко, так, чтобы слышали все (в том числе неизбежный в свите гильдмайстер), заявил:
— Я признателен вам, комес, за откровенное разъяснение того, какими должны быть обязанности первого министра Империи. Ваш опыт неизменно помогает Нам принимать правильные решения.
Будь у Доранта только гаррани, люди Зарьяла и Харрана, они двигались бы намного — не меньше чем вдвое — быстрее: пешие гаррани могли идти со скоростью не ниже, чем конь быстрым шагом. Телеги и пушки снижали скорость почти до той, с которой перемещается неторопливый пешеход. Так что в день проходили они не больше пятнадцати тысяч шагов.
Дорогою Дорант ещё раз оценил имеющиеся силы. У него было четыре сотни пеших гаррани, шестнадцать пеших стражников от кармонского гуасила (очень неплохо снаряженных и сносно обученных), четыре десятка обозников, которых тоже при нужде можно было поставить в строй (что важно, все были с пиштолями и тесаками — возчик в Кармонском Гронте без оружия не ездит), да часть боевых слуг кармонских дворян, вошедших в команду, тоже были пешими — числом до двадцати, в общей сложности.
Конных было: сотня гаррани, дюжина охотников Красного Зарьяла, десяток боевых слуг Харрана, семнадцать кармонских дворян — каждый с боевыми слугами, коих насчитывалось от одного до двух дюжин (правда, столько было не у дворян, а у гильдмайстера). В целом кавалерии получалось чуть больше двух сотен. ещё пару десятков всадников можно было прибавить, если учесть самого Императора, Доранта с верным Калле, Харрана, гильдмайстера Ронде и Зарьяла с его людьми. При нужде можно было посадить на коней ещё сотню гаррани — вьючные кони их могли послужить и боевыми.
В общем, все это не тянуло даже на действительно полноценную компаниду.
«И с этим ты собираешься возвращать парню корону?» — горько усмехнулся Дорант.
Тут на глаза ему попался альв, вальяжно идущий в своей странной сбруе на голое тело, которую оттягивала старинная пиштоль, и с полумечом-полукопьем на плече. Альв сопровождал телегу со своим гаремом; какая-то из самок кормила младенца, вторая дремала, а женщина альва с ним о чём-то щебетала.
«Бродячий цирк», — подумал Дорант.
Тем не менее, надо было как-то компенсировать численную слабость. И сделать это можно было только добившись слаженности действий и чёткого понимания своей задачи каждым воином.
И он занялся этим со всеми присущими ему серьёзностью и тщательностью.
Занятия не замедлили продвижение, так как пешие воины вполне могли двигаться быстрее, чем телеги и тем более пушки. Дорант наперерыв с Харраном выгоняли пешцев вперёд, заставляли строиться и отбиваться от наскоков кавалерии. Стрелять Дорант позволил лишь однажды и больше не разрешал, помня, как мало у них пороха, однако щёлкать замками огнестрела «всухую» требовал. И тыкать во всадников тупыми концами копий тоже.
— Не жалейте вражеских лошадей, — говорил он. — Кони не очень крепки на рану, многие боятся боли. А упавший или испуганный конь делает всадника бесполезным.
На привале наступал черёд артиллеристов, обычно двигавшихся с удобствами на телегах. Дорант требовал, чтобы они как можно быстрее развертывались, выставляя пушки на позиции, и имитировали заряжание и выстрел. Здоровые парни, выбранные им из кармонских ремесленников посмышлёнее, делали это под командой стариков-пушкарей, причём ворчали и те, и эти.