Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния

Когда бабка кончила разговор, трубка ходила в ее руке ходуном, не желая попадать на рычаг. Пришлось мне подойти, положить трубку как надо. Сама баба Тося тоже тряслась мелкой дрожью, словно ее бил озноб.

— А вы здоровы, баб Тось?

— Здорова. Ты вот что, милка... — Она посмотрела мне в глаза очень прямо и серьезно, так что я поняла — ни ум у ней не мутится, ни температуры нет, а все это связано с Раулем. У бабки есть какой-то неизвестный мне план. Вчера я передала ей мнение Иларии Павловны насчет того, что ей самой следует поговорить с отцом Валькиного ребенка. Но для чего, простите, перестилать собственную постель?..

— Ты вот чего... — повторила баба Тося. — Коли хочешь помочь, растолкай сейчас Вальку и уведи к себе. Пока я тут управлюсь...

— Но ведь к Вальке сейчас придет Рауль!

— Твое дело увести... — серьезно смотрела на меня бабка.

— Конечно, я уведу, — согласилась я, тоже вдруг начиная дрожать. — А вы-то как тут одна? Давайте я уведу Вальку, а сама вернусь!

— И я могу остаться, — подал голос Леонид Сергеевич.

— Он кто тебе? — бросила на меня быстрый взгляд баба Тося. — Не родня какая? — Я отрицательно покачала головой. — Асам-то мужик хороший?

— Вы можете на меня положиться, — сказал Леонид Сергеевич, и я машинально кивнула. Конечно, на него можно положиться, но что-то слишком уж много вокруг всяких тайн...

— Ну, буди Валентину, — распорядилась бабка. — Скажешь, что надо сейчас к тебе пойти, а после я ей сама объясню. А ты, как тебя...

— Леня, — назвался этот универсальный человек, на все случаи жизни.

— Ты, Леня, сперва в Валькиной комнате посидишь, покуда я с гостем переговорю. И вовсе тебе не надо высовываться, если не позову. Ну а когда позову, тогда сам увидишь...

— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий! — Леонид Сергеевич вытянулся в струнку, поднес ладонь к виску и щелкнул каблуками.

— В военной службе служил? — с интересом спросила бабка.

— В молодости. Младший лейтенант запаса! — представился он.

— Ну-ну... То-то я и гляжу... — задумчиво закивала бабка.

— Баба Тося сама лейтенант, — вспомнила я школьный сбор, когда мы с Валькой учились в четвертом классе. — Она воевала во время Великой Отечественной войны.

— Тогда все в порядке, — серьезно сказал Леонид Сергеевич. — Если так, то мы победим!

А мне не осталось ничего другого, как идти будить Вальку.

14

Этот момент был самым главным для Нюты за последние два года — когда она переступит родной порог. Какой-то мордастый мужик с едва не лопающимися от жира щеками обнял ее за плечи и подтолкнул в раскрытую дверь. И она оказалась в передней своей квартиры! Вот здесь раньше стояла вешалка, а под ней — еще одна, детская, на которой висело Нютино разноцветное пальтишко и капор с длинной кисточкой, как у Буратино. Тогда еще были живы папа и мама, позднее разбившиеся на машине, а бабушка не только вела хозяйство, но и много занималась маленькой Нютой. Вся их семья жила в то время весело, со вкусом, с размахом. Сил хватало на все: и на особую детскую вешалку, и на то, чтобы ярко одеть ребенка. Вот тогда и было оно, счастье...

— Ты что, не слышишь? — встряхнул ее за плечи мордастый мужик. — Сколько тебе лет?

— Двадцать пять, — тихо отозвалась Нюта.

— Опаньки! А я думал, пятнадцать. Уж испугался, что угораздило с малолеткой связаться... Ну, проходи вперед, что ты застряла на пороге!

Пятнадцать... Когда Нюте было пятнадцать, они уже жили с бабушкой одни. Яркость и счастье забылись, пришлось стать скромными во всех отношениях: в чувствах, в запросах, в том, что касается быта. Теперь им всего не хватало: ни денег, ни сил, ни радости. И все же этот период жизни тоже дорог сердцу. Тогда в передней были поклеены простенькие светло-зеленые обои; вон в том углу висело зеркало, а под ним — календарь. На одной паркетине Нюта прожгла кислотой дырочку, когда пыталась повторить дома школьный химический опыт. Вот она, эта дырочка! Если скосить глаза в сторону порога, ее видно!

— Да ты чего, контуженная? На какой войне? Если ты так работать будешь, я тебя отдам назад твоему дружку! Бомжу Леньке! Мне тут сонные мухи не нужны!

— Я буду хорошо работать, — быстро пообещала Нюта. Она будет делать все, что скажут, только бы ее не выгнали.

И вот наконец родная комната, куда втолкнул ее сопровождающий. Здесь все они собирались вечером вместе: папа, мама, бабушка и Нюта. Побыть друг с другом, посмотреть телевизор. Когда в дом приходили гости, их тоже принимали в этой комнате. Теперь здесь стояли четыре ножных швейных машины и стол, заваленный материей. Угол занимала охапка стоймя поставленных свертков — нечто вроде поролона, вероятно, вшиваемого для тепла в одеяла. За машинами сидели четыре швеи: две кореянки, одна смуглолицая, с пышными черными волосами, и одна блондинка, с виду совсем молоденькая.

— Живы, лапоньки? — спросил толстомордый мужик, который привел Нюту. — Как трудовые успехи, все тип-топ? А я вам помощницу привел, вот знакомьтесь!

Девушки, как одна, уставились на Нюту. Потом смуглолицая с пышными черными волосами чуть флегматично спросила: