– Началась зима. Стало скучно. На счастье, навернулись соседи. Приехали. Угощенье, то-се, а говорить не о чем. Они вам про охоту на зайцев с борзыми, а вам – хоть бы чума их всех взяла. Вы им говорите, как вы штормовали у острова Готланда да как удачно миновали подводные камни, отвернув через фордевинд, а они на вас глядят, как бараны на новые ворота...
– А ведь так все и было. Ну-ка, ну-ка, валяй дальше! Ты, брат, прозорливец. Ведь я там монстром прослыл, ко мне и ездить перестали...
– А летом начались посевы, да сенокосы, да выпасы, да толоки, да потравы, да... сам черт не разберет что, а доходов никаких, и крестьяне жалуются, что оголодали, хоть ложись да помирай. И с едой вам нет того раздолья, что при родителях...
– Братец ты мой! Как же я на вторую зиму затосковал по флоту! – перебил князь капитана. – Вот, думаю, сижу я тут, снегами меня занесло. Из угла в угол слоняюсь, от сна опух, делать нечего, кроме как спать. А в Кронштадте-то! Корабли стоят разгруженные, а офицеры-то в картишки, а то в аустерии, а то просто так соберутся да за пуншем и романеей коротают вечерок, вспоминая морские походы да всякие особливые случаи... Как вспомню, так душа и встрепыхнется, на крыльях бы туда полетел! Иной раз во сне приснится, что я на юте, корабль подо мной качается, командир меня костит, что шквалом брамсель разорвало, а я от счастья теплою слезой плачу... Проснусь, сердце бьется, подушка мокрая, а в комнате угар, а за околицей волки воют, и сам белугою готов зареветь...
Жирное лицо князя приняло человеческое, воодушевленное выражение, глаза заблестели.
– На людишек на своих я уж и смотреть не мог. Как будто на разных языках говорим. Девке приказываю вымыть палубу, а она на меня глаза таращит. Велю плотнику починить трап на крыльце, а ему невдомек, что я про лестницу. Что ни слово, то загвоздка. А по весне явился в мою деревню ротмистр с драгунами с мужичишек моих недоимку доправить. Что тут началось! Стон стоит по деревне. А ротмистр, немец белоглазый из курляндцев, того и гляди, и меня самого выпорет. Я ему, дескать: «Ты, сударь, тут у меня паруса не распускай, я сам флотский офицер и государю тридцать лет отслужил», а он меня срамить, что я мужиков до того разбаловал, что за пять лет недоимки наросли...
– Вот тут-то вы, сударь, из деревни и сбежали, – сказал Штроле усмехаясь.
– В марте месяце бросил все к чертям собачьим да и сбежал! – подтвердил князь.
– А теперь слоняетесь и не знаете, как дневное пропитание себе добыть.
– Ну, это-то пока нет. Деньжат еще немного осталось. Но мысли приходят, мысли приходят... Не знаю, куда податься...
– Такое наше дело, князь, – сказал Штроле. – Кто с юности надышался морским соленым воздухом, кто многие годы провел в плаваниях, тот на берегу жить не может.
– Удивительно прямо, – грустно согласился князь. – Тридцать лет мечтал вернуться в деревню, так мечтал, аж в груди болело. А вот теперь обратно. Тоскую и тоскую. И во сне все слышу, как паруса шумят и вода у форштевня шипит и плещет...
– Вот что, князь, – сказал Штроле и уперся своим волчьим взглядом в глаза Борода-Капустина. – Хочешь ко мне на судно третьим лейтенантом?
– Что ты, милый, ведь ты швед, – князь даже откинулся на спинку стула.
– Я-то швед, да команда у меня со всего света набралась. И судно мое под датским флагом плавает.
– Ведь я человек русский, мне неловко, – продолжал князь.
Штроле пристально глядел на Борода-Капустина, и бегающие глаза князя никак не могли уклониться от этого неподвижного, прозрачного, бездонного какого-то взгляда. «Колдун, ей-богу, колдун!» – растерянно думал князь
Капитан между тем заговорил медленно и внушительно:
– Было время, я думал, что я швед и что отечество превыше всего. Много лет я жил этой мыслью и нажил себе только шрамы, увечья, а также ссылку в Сибирь. Когда же, проведя там много лет, я вернулся домой, то как я был увечный лейтенант без роду и племени, так и остался. Отечество ничем не наградило меня за верную службу. И всего достояния у меня имелось несколько соболиных шкурок и чернобурая лиса, что я из Сибири вывез. «Почему я должен проводить жизнь в скудости и в вечном подчинении? – подумал я. – Почему тебе не нравится в твоем отечестве, Штроле? Потому, что ты беден. Богатому везде хорошо, ему везде отечество».
– Что правда, то правда, – со вздохом подтвердил князь.
– И вот я продал свои меха, нашел еще несколько отважных ребят с малыми деньгами, и купили мы на паях бригантину. А на этой бригантине, дорогой мой князь, стали мы возить всякую контрабанду. И в Швецию, и в Россию, и куда угодно. И тут-то я и получил сам все то, что мне причиталось от моего отечества за верную службу. Понял?
– Понять-то понял... да что-то оно не того...
Князь мучительно размышлял. На лбу его легли толстые горизонтальные складки.