Путь к перевалу

Но отец так и не встал. Как-то вечером подозвал он Кольку расстегнуть ворот рубахи. Колька нехотя подошел. В горле у отца что-то булькало и хрипело, а руки были горячими и потными. Колька постарался высвободиться и хотел уже снова юркнуть в свой угол, но, взглянув случайно на отца, увидел, что из глаз у него текут слезы. Это было так неожиданно, что Колька заплакал и в первый раз прижался к жесткой костлявой груди отца.

А через три дня шли они с матерью за гробом, и мать голосила на всю улицу, а Колька молча всхлипывал и никак не мог представить, что теперь отец никогда уже не вернется к ним и никогда уже он не сможет сделать то, на что так и не решился в тот последний вечер — погладить отца по голове.

Снова остались они вдвоем с матерью.

Но мать была теперь совсем другой. По целым дням она сидела дома, глядя в одну точку. Не плакала и не говорила, а только вздыхала, так что Кольке становилось не но себе, и он готов был бежать куда угодно, лишь бы не слышать этих вздохов и не видеть странно неподвижных глаз матери.

К осени мать слегла. А в начале зимы Колька снова шел за гробом, но теперь уже с теткой, о существовании которой он и не догадывался. Тетка почему-то все время держала его за руку и без конца повторяла:

— Ты теперь, Колька, круглый сирота и должен, стало быть, всех почитать, а особливо сродственников своих. На сродственников вся твоя надежда. А без них пропадешь ты, как тля.

Вечером тетка приехала на подводе, собрала все до последней тряпки и повела Кольку к себе, не переставая твердить ему о том, как не умела жить его мать и как хорошо ему будет в «порядочной» семье.

Так началась Колькина жизнь у «сродственников». Товарищей в новой школе, куда его перевели, не оказалось. Зато в теткином дворе скоро нашелся приятель, шустрый белобрысый паренек, которого звали почему-то Крыжем. Был он почти ровесник Кольки, ходил в заплатанных брюках-галифе и был всегда весел, всем доволен, никогда ничему не удивлялся и никого, кажется, не боялся, кроме своей матери, длинной костлявой женщины во всем черном.

Крыж постоянно просил Кольку вынести чего-нибудь «пожевать». Однако время от времени у него вдруг появлялись деньги, и тогда он щедро угощал приятеля мороженым и газировкой.

Месяц спустя Крыж познакомил Кольку еще с двумя ребятами с соседнего двора: длинным — Дылдой и маленьким большеголовым — Карапетом. Они также никогда не унывали и ничего не боялись. Но Колька их не любил. Они были старше их с Крыжем, все время хвастались и даже поколачивали Кольку. А Крыж Кольку не бил. Он даже заступался за него. И потому Колька считал его самым лучшим, самым настоящим другом.

Дома теперь Колька бывал редко. Прямо из школы — во двор, к приятелю. А то соберутся все четверо, — и ну бродить по городу. На рынок заглянут, у кинотеатра повертятся, в парке на аттракционы поглазеют.

Так вот шли они однажды вчетвером по улице, глядели по сторонам, лениво перебрасывались словами, толкали зазевавшихся прохожих. Вдруг Крыж, подмигнув Дылде и Карапету, потянул Кольку в сторону.

— Мы сейчас, — шепнул он, — зайдем сюда, во двор. Дело есть. А ты постой у ворот. Кого увидишь — свистни.

— А чего вы там… — начал было Колька. Но Дылда прервал его:

— Стой и помалкивай! Только смотри, не пропусти кого.

Ушел Крыж с ребятами, а на Кольку страх напал. Нет, не просто озорство они затеяли, и страшная догадка стегнула по нервам. А ну как сейчас милиция нагрянет.

Уйти? А Крыж! Да и Дылды с Карапетом боязно.

Но вскоре из-за забора показалась голова Крыжа.

— Никого не видно? — спросил он и спрыгнул на тротуар. Затем поддернул брюки и, стрельнув глазами вдоль улицы, скомандовал Кольке:

— Ходу!

— А они?

— Они — другой улицей. Рви быстрее!

Колька только этого и ждал. Рванул так, что ветер засвистел в ушах. Крыж еле догнал его:

— Мастак ты бегать!

На другой день отозвал Крыж Кольку в угол двора и сунул в руки смятую пятерку.

— Доля! — шепнул он, оглядываясь по сторонам.

— Ч-чего?

— Доля, говорю. Вот балда! — надвинул он Кольке кепку на глаза и побежал к воротам.

Смотрит Колька на деньги — своим глазам не верит. Пятерка! Никогда еще такого богатства не держал в руках. Сколько можно всего накупить!

А через несколько дней Крыж снова отозвал его в сторону и протянул какой-то сверток:

— Спрячь! Будешь в доле.

— А что здесь? — спросил Колька.

— Много будешь знать, скоро состаришься! Говорю — спрячь. И помалкивай! Да не вздумай разворачивать! Скоро заберу.

Опять страх напал на Кольку. А как откажешь Крыжу? Спрятал он сверток в сарай и после того уж и по двору ходить боялся.

На другой день отдал сверток Крыжу и только было вздохнул свободнее, как тот опять сует какой-то пакет. Потом еще. И еще. Совсем извелся Колька. Хоть из дому беги. Но все это были еще цветочки.

Встретил его однажды Дылда и говорит:

— Ну, вот что, — сосунок, хватит дармоедом быть. Пора и в дело!

Колька побледнел. Вспомнилось, как стоял на карауле, дрожа от страха, и сразу понял, о каком деле говорит ему Дылда.

— Я… не хочу, — выговорил он хриплым голосом.