В истории Великой Отечественной войны нашему земляку Герою Советского Союза Степану Андреевичу Неустроеву отведено видное место — ведь он командовал батальоном, бойцы которого водрузили Знамя Победы над рейхстагом. Увлекательно, с любовью к своим однополчанам рассказывает автор о трудном пути к рейхстагу, показывает предшествовавшие подвигу и последующие события в своей необычной судьбе.
Илья Давидович Кричевский , Степан Андреевич Неустроев
Биографии и Мемуары / Военная история / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Образование и наука18+С. А. Неустроев
ПУТЬ К РЕЙХСТАГУ
…Особенно ожесточенный бой разгорелся за рейхстаг. Его здание было одним из важнейших пунктов обороны в центре Берлина; водружение над ним советского красного знамени знаменовало собой нашу историческую победу. В 13 часов 30 минут батальоны капитанов С. А. Неустроева, В. И. Давыдова, К. Я. Самсонова пошли на штурм рейхстага…стремительной атакой советские войска ворвались в рейхстаг… К концу дня 1 мая рейхстаг был полностью взят.
Мечты и действительность
Мой отец, Андрей Сергеевич, до начала первой мировой войны занимался крестьянским трудом. В 1912 году его призвали на действительную службу. Прошел всю империалистическую на фронтах. Служил исправно, получил два Георгиевских креста и звание унтер-офицера.
В родные края, в Талицу, вернулся уже в 1919 году и был призван в органы ОГПУ и назначен уполномоченным по уезду. На должности этой пробыл до 1929 года. Служба оказалась беспокойной и опасной. Помню, дед часто поругивал отца: «У всех сыновья как сыновья, живут дома, занимаются крестьянством, а ты мотаешься по уезду, ловишь каких-то „контрилюцинеров“». Моя мать, Лукия Евгеньевна, поддакивала свекру: «Верно говорит тятенька, брось службу, а то эти „контрилюцинеры“ оторвут тебе голову».
Отец, слушая эти разговоры, посмеивался, молча натягивал сапоги, надевал шинель, проверял, заряжен ли наган, и уходил из дому. Случалось, что он возвращался из своих поездок только через несколько дней. Я гордился отцом и частенько напоминал своим товарищам, что у него есть наган и он борется с буржуями.
На всю жизнь мне запомнился 1929 год. В Талице организовали коммуну. Отца избрали председателем., В двух километрах от деревни построили бараки с длинными сквозными коридорами и маленькими комнатушками. Деревня опустела. Вся Талица уместилась в трех бараках. Была общая столовая, кормили в ней бесплатно. Я и многие мои приятели умудрялись обедать, а иногда и ужинать по два раза.
Парнишки и девчонки моего возраста построили ледяную горку. Было людно и шумно. Нам, детворе, новая жизнь нравилась.
Коммунары из Талицы пригнали скот, в корзинах принесли гусей, кур. Скот и птицу разместили в огромных холодных сараях, сделанных на скорую руку из жердей и хвороста. Отец целыми днями пропадал на работе, мы его видели редко. Домой он приходил хмурым, неразговорчивым. Вечно куда-то торопился. Осунулся, оброс.
В наших местах это был первый опыт создания коммуны. Люди хотели лучшей жизни, но как ее строить — еще не знали. Шли вперед ощупью и, конечно, допускали немало промахов. Коммуна просуществовала год и распалась.
Все вернулись в деревню, а в ней дома оказались разрушенными — без дверей и окон.
Весной, как только просохли дороги, отец сказал, что из деревни нужно переезжать в город. Мать в слезы — как же уезжать с насиженного места? Куда уезжать? Она очень горевала из-за своего хозяйства. А были у нас крытый соломой домишко, пяток кур да худой поросенок. Но отец твердо решил: надо ехать. И решение свое объяснил. Идет индустриализация страны: закладываются новые заводы, электростанции, шахты. Советское государство выходит на широкую промышленную дорогу. Городу требуется рабочая сила. Отца и влекло в новую кипучую жизнь.
Заколотили досками окна и двери. Дядя Вася, родной брат отца, запряг свою серую лошаденку, погрузили пожитки на телегу и тронулись в путь.
До Березовского завода мы добрались на пятые сутки, разыскали Марину мою старшую сестру. Но жить у нее нам не пришлось, сестра сама снимала небольшую комнатушку.
Приютил нас сосед — старатель, строгий на вид. Вначале молча оглядел детвору. Мне, старшему, было восемь лет, сестрам — Кате шесть, а Парасковье четыре. Младший братишка, Володя, еще не ходил, сидел у матери на руках, крепко ухватившись обеими ручонками за шею. Увидел бородатого человека и громко заплакал.
— Ну, не реви, будем жить дружно, — пробасил старатель (фамилия его Медведев) и ушел в дом.
Мы жили у Медведева восемь лет, и, нужно сказать, он оказался человеком добрым и мягким.