Можно было бы свой китель надеть на другого человека и послать его с Берестом. Но это шло уже против моей совести. Я считал себя обязанным делить все опасности и с лейтенантом Берестой, и со всеми остальными бойцами батальона.
Как только мы приблизились к лестничной площадке, лейтенант Герасимов чуть привстал и во весь голос, как было ему приказано, отрапортовал:
— Товарищ полковник, пулеметная рота в полном составе на огневой позиции. (А в роте остался один пулемет и четыре человека.)
Стрельба в это время не велась ни с той, ни с другой стороны, и поэтому голос Герасимова эхом прокатился по зданию. Рапорт прозвучал естественно, и его, конечно, услышали фашисты.
— Смотрите в оба, — приказал «полковник» лейтенанту Герасимову.
Когда мы вступили на лестничную площадку, навстречу нам вышел вражеский офицер. Приложив руку к головному убору, он коротко, но вежливо указал, куда следовало идти.
Не проронив ни слова, мы не спеша спустились вниз и попали в слабо освещенную комнату, похожую на каземат. Здесь уже находились два офицера и переводчик — представители командования фашистского гарнизона рейхстага. За их спинами проходила оборона. На нас были направлены дула десятка пулеметов и сотен автоматов. По спине пробежал мороз. Немцы смотрели на нас враждебно. В помещении установилась мертвая тишина.
Лейтенант Берест сделал несколько шагов вперед и, нарушив молчание, решительно заявил:
— Все выходы из подземелья блокированы. Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы избежать напрасных жертв, предлагаю сложить оружие, при этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам. Вы будете отправлены в наш тыл в распоряжение старшего командования.
Встретивший нас офицер на ломаном русском языке заговорил:
— Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций и на время обезоружите их. Они возбуждены боем и могут устроить над нами самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.
Согласиться на такие условия мы не могли: фашистов в подземелье около тысячи, а нас менее трехсот, обессиленных боями бойцов и командиров.
Наш «полковник» категорически отверг предложение фашистов. Он продолжал настаивать на своем.
— Господа, у вас нет другого выхода. Если не сложите оружие — все до единого будете уничтожены. Сдадитесь в плен — мы гарантируем вам жизнь.
Снова наступило молчание. Первым его нарушил гитлеровец:
— Ваши требования доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.
— Если в указанное время вы не вывесите белый флаг, начнем штурм, заявил Берест.
И мы покинули подземелье. Легко сказать сейчас: покинули подземелье…
А тогда пулеметы и автоматы смотрели в наши спины. Услышишь за спиной какой-то стук, даже шорох, и кажется, что вот-вот прозвучит очередь.
Всему миру известно, что во время войны Советское командование, движимое чувством гуманности, не раз направляло своих парламентеров к фашистам на переговоры. Но не всегда они возвращались. Многие наши парламентеры были убиты.
Дорога из подземелья казалась очень длинной. А ее следовало пройти ровным, спокойным шагом. Мы понимали — по нашему поведению фашисты будут судить о тех, кто их блокировал.
Нужно отдать должное Алексею Прокопьевичу Бересту. Он шел неторопливо, высоко подняв голову.
Мы с Ваней Прыгуновым сопровождали своего «полковника».
Переговоры закончились в 4 часа утра. Берест, исполнивший роль, я и Прыгунов благополучно вернулись к своим.
Прошло двадцать минут, час, полтора… Белый флаг не вывешивался. Стало ясно, что гитлеровцы затягивали время и все еще надеялись на что-то.
Но время работало на тех, кто штурмовал рейхстаг. К центру Берлина непрерывно подтягивались советские войска, подавляя сопротивление последних групп противника. Немецкое командование вынуждено было снять свою артиллерию из парка Тиргартен и перевести в другой район. Уцелевшие фашистские батареи покинули свои позиции: обстрел территории, прилегающей к рейхстагу, почти прекратился. Соседние части снова выбили немцев из Кроль-оперы — сообщение из рейхстага с нашими тылами было восстановлено.
В этот момент с шумом и радостными возгласами к нам ворвалась посланная командиром полка рота 2-го батальона. Ее возглавили мой земляк Николай Самсонов и лейтенант Грибов.
Мы получили боеприпасы, горячую пищу, воду.
Между тем гитлеровцы все еще не дали ответа на наше предложение и не чувствовалось, что они готовятся к сдаче в плен. В шестом часу утра 2 мая мы начали подготовку к штурму подземелья.
В ротах царило всеобщее возбуждение. Кто-то сказал:
— А что, если в подземелье сам Гитлер?
— Гитлер? Сейчас пойдем посмотрим, — шутили в ответ.
Мы понимали, что идут последние часы войны. Всем хотелось дожить до победы. Но каждый знал: впереди битва.
Уже в последний момент, когда я собирался подать команду «вперед», гитлеровцы выбросили белый флаг.
В мрачных лабиринтах огромного здания сразу воцарилась непривычная тишина.