Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

Возле причала покачивался теплоход. На его белоснежном борту зо­лотыми буквами сияло «Левитан». И это поразившее меня название, мно­гократно повторяющееся на шлюпках и спасательных кругах, и сам теплоход — нарядный, щеголеватый, откровенно прогулочный, никак не вя­зались с войной и эвакуацией. К тому же день распогодился: выглянуло солныш заиграло веселыми зайчиками по водной ряби, заскользило по лицам провожающих. Но при ярком солнечном свете стало замет как постарела бабушка. В потертой «с залысинами» обезьяньей жакетке,-то модной, теперь нелепой, в съехавшей набок еще более нелепой маминой красной шляпке, из-под которой косматились седые в она стояла чуть в стороне от общей толпы и неотрывно А то всматривалась в ее осунувшееся лицо, в любимые то отвлекалась на толпу, солнце, теплоход, на котором никогда плавала. То и дело к нам подбегали ребята, носившиеся с на теплоход, и рассказывали, как чудесно там все устроен и как-то затушевывалось перед великолепием предсто­ящего Невольно приходили в голову наивные, но утеши­ что «наши немцев заманивают, потому и отступают, а как дадут», что пройдет месяц-два, и все снова будет хорошо.., — да мало ли какими тешит нас воображение, когда не хочет радовать жизнь.

Наконец, все погрузились, загудел прощальный гудок, и полоса воды между теплоходом и берегом стала все расширяться, отрезая уезжающих остающихся, унося меня куда-то в неведомое. Последнее, что увидела — бабушкину спину на зеленом косогоре. Как медленно, как трудно взби­рается бабушка наверх. Теплоход уже доплыл до излучины, а она все никак не достигнет гребня косогора. Наконец, она скрылась за ним, и в эту минуту я совершенно ясно поняла, что больше не увижу ее никогда.

Пожелтевшие от времени письма. Тоненькая пачка, — то, что со­ от переписки бабушки с мамой. звали бабушку Наночкой, она нас Адюша и Ксаночка. Адюшку, первенца, любила особенно и в из писем, отмечая его одаренность, писала, как ей нравятся его «в духе Левитана». Если он всерьез этим займется, может стать художником. Но Адриан не стал художником, я же вовсе не умела рисовать. Впрочем, в то время я ничего не знала об этих письмах.

А «Левитан», взбивая за кормой снежную пену, все набавлял ходу и, чем дальше, тем живописней вставали по обеим сторонам сперва Москвы-реки, а затем уже и Волги пейзажи. «А ведь он (Левитан) самздесь, рисовал эти самые места, — подумалось вдруг. Словно продолжая мои мысли, заходящее солнце вдруг коснулось верхушек склоненных к воде золотых берез, и они предстали в такой немыслимой красоте, что гений живописца померк перед мастерством природы. И снова все отступило: печальное, военное, тревожное будто растворилось в спокойствии осени, в ее умиротворенности. Думалось, как хорошо плыть, радовали чистенькие каюты, цветы на столиках, печенье, выданное к чаю, и то, что в одной каюте со мной ребята из нашего дома — толстая Елка (так звали ее и в классе, и во дворе, хотя настоящее имя Елена) и ее брат-близнец Вовка. Правда, в каюте находилась еще их мама, нанявшаяся, чтобы не разлучаться с детьми, в интернат воспитательницей, и а ее «наличие» меня несколько смущало, но, впрочем, должны же быть какие-то издержки, если все остальное так хорошо.

Ровно в 10 часов мама уложила нас спать. Но мне не спалось: захлестывали впечатления, да и Елка с ее габаритами (нам на двоих полагалось одно место) была не лучшим «компаньоном на койку».

Часто, натруженно стучало сердце теплохода — под каютой находилось машинное отделение, где-то что-то позвякивало, тренькала ложка о края стакана, скрипела-поскрипывала дверь... Вскоре к этим шумам прибавился еще один — храп мамы. Его мощь свидетельствовала: спит крепко. А раз так, можно попытаться улизнуть на палубу. Но на верху меня сразу заметил помощник капитана и турнул обратно вниз. Я уже ступила на трап, как увидела притаившегося за каким-то ящиком Вовку и вмиг оказалась рядом с ним.

Теплоход плыл в полной и абсолютной тьме: только мерцала зеленая волжская волна и дрожал огонек папиросы помощника капитана, обло­котившегося на поручни. К нему подошел кто-то из команды.

«Ну, кажется, на этот раз обошлось». Помощник промолчал, при­стально всматриваясь за борт. Подошедший опять заговорил, указывая на что-то в темноте:

—  Большая баржа. Тоже дети?

— Детский дом из-под Вологды. Полторы тысячи ребят, — ответил помощник и пошел было прочь. Но вдруг остановился.

—  Слышишь? — теперь он спрашивал, а тот, второй, молчал, види­мо, прислушиваясь. — Эх! Сглазил! Долетели-таки, сволочи!

Оба они тотчас побежали куда-то, а вслед за тем появились и тоже побежали еще какие-то люди в матросской форме.