Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

Скудной бабушкиной пенсии, конечно, не могло нам хватить, и Луи­за решила попробовать зарабатывать на жизнь преподаванием немецко­го языка. Строго говоря, ее немецкий был далек от совершенства так же, как, впрочем, и русский, — предмет постоянных домашних шуток и анек­дотов. Особым своеобразием отличалось в обоих языках обозначение рода существительных. Но если в русском языке большинство слов жен­ского рода она лишала окончаний, а к именам мужчин добавляла мяг­кий знак, отчего Наташа становилась Наташ, а Коля Кольей, то в не­мецком вообще не затрудняла себя родовыми обозначениями, раз и на­всегда приписав все существительные к среднему роду посредством до­бавления артикля «дас». Однако, как бы то ни было, но кое-как по-не­мецки Луиза Федоровна изъясняться могла, что и вдохновило ее помес­тить объявление в газете: «Даю уроки немецкого языка», а затем и на­чать эти самые уроки «давать».

Вскоре от родителей одной из своих учениц Луиза получила предло­жение поехать к ним на дачу с правом занять в счет расплаты за уроки четырехметровый отдельный чуланчик на все лето. Вот так я и очути­лась в день своего 13-летия на станции Отдых Казанского пригородного направления.

***

Между тем солнце уже вовсю рассиялось, дачный поселок ожил, и мои мысли от воспоминаний переключились на заботы сегодняшнего дня. Нужно было купить муки и дрожжей для именинного пирога, и я с нетер­пением стала заглядывать в окошко продмага, ожидая открытия. Нако­нец, он открылся, но был еще пуст. Когда все, что нужно, было куплено и я уже собралась уходить, в магазин вдруг ввалилась запыхавшаяся словно после долгого бега огромных размеров краснорожая тетка и еще с порога заорала:

—   Мыла 20, нет, 30 кусков, соли 10 кило, вермишели...

—  Да куда тебе столько? — изумилась продавщица.

—   Надо, стало быть, могу я купить на свои деньги, что мне надобно, — ощетинилась краснорожая и полезла за пазуху «за своими деньгами», днако все же сочла необходимым добавить:

—  Может, у меня гости...

—  Что ж они у тебя год не мылись, что ли? — сострил подошедший парень.

— Я посмотрю, где ты завтра мыться будешь, — огрызнулась тетка, все еще придирчиво оглядывая прилавок, хотя продавщица сказала, что больше ничего не отпустит: день воскресный, товар не посту­ пает, а до вечера еще торговать и торговать.

—  Торговать... Эх!.. Ничем ты скоро торговать не будешь, — про­ тетка и вдруг, перегнувшись через прилавок, выпалила:

—  Война началась, девка... Верно говорю, скоро сами узнаете...

Несносная эта тетка разрушила мою безмятежность и, хотя парень и наперебой уверяли друг друга, что тетка «брешет», что никакой войны быть не может, раз «пакт подписан», прежнее настроение не возвращалось, и я все никак не могла отрешиться от теткиных слов.

На скамейке возле дачи сидел брат хозяйки, недавно демобилизо­ванный пограничник. Проходя мимо него, я неожиданно для самой себя не выдержала и брякнула:

—  А тетка в магазине сказала, что война началась, врет, конечно...

—  Кто его знает... — ответил хозяйкин брат, глядя в сторону.

Поразительно, как быстро распространяются слухи: к моменту, ког­да радио подтвердило известие официально, в продмаге торговать было уже нечем.

***

Большие глобальные события всегда нерасторжимы с мелкими, су­губо личными, ломают привычный ход вещей. В этой хорошо известной теоретической истине мне не раз приходилось убеждаться на практике.

***

Прошло не более трех часов с момента объявления по радио войны, а все изменилось в дачном поселке. Еще вчера хозяева дачи были всеце­ло поглощены своими грядками и клумбами — к одной из них, где произ­растали редкие пионы, разрешалось подходить не ближе, чем на полмет­ра, а сегодня роскошные пионы были безжалостно расплющены колеса­ми полуторки, на которую в спешке грузили вещи. И с других дач маши­ны, груженные домашним скарбом, одна за другой уже потянулись в город. Мы с Луизой смотрели им вслед, однако сами пока, уступая просьбам хозяйки, — все-таки спокойней, когда дом под присмотром,— решили не трогаться с места.

Проститься с хозяевами пришел комендант поселка, инвалид гражданской войны, пустился было в воспоминания о минувших боях и похо­дах, но его оборвали — шофер спешил, и тогда, обидевшись, он заявил, что раз война, ночью в поселке необходимо дежурить, и сегодня с 12 до 4 их черед.