Путь к сердцу мужчины

– А что мужики? Думаешь, кто-то из них теперь ее замуж возьмет? Как бы не так!

Я только покачала головой. Я не была знакома с женой, то есть теперь вдовой Верещагина, но мне было ее заочно жаль. Если женщина пускается во все тяжкие, как она, то в этом виноват мужчина. И если она после каждого полового акта пририсовывает мужу на фотографии рог, ей, по-моему, можно только посочувствовать. Наверное, жизнь с Верещагиным ей медом не казалась.

* * *

В подъезде, где жила мать Верещагина, был установлен домофон. Ксения представилась – и тут же была послана по известному русскому адресу. Но ее это не смутило и не остановило. Она снова набрала номер квартиры и, как только хозяйка ответила, заявила, что приехала договариваться насчет съемки за деньги.

Но ее опять послали и пообещали вызвать милицию, если не уберется.

– Значит, бабок Верещагин много оставил, – заметил оператор.

– Надо искать вдову, – сказала я. – Может, у нее родители живы? Ты выяснишь ее девичью фамилию?

Ксения пообещала выяснить, но тут дверь подъезда открылась и вышла молодая мамаша с ребенком.

– Пошли! – крикнула Ксения и первой рванула в подъезд. Мы с оператором бросились за ней.

– Ксения, а может, не стоит… – робко сказала я ей в спину.

– Если закрывают дверь – лезь в окно. Это жизненное кредо истинного журналиста, – заявила Болконская. – Иначе в нашем мире не пробьешься.

Дверь нам открыли. В предыдущий раз я видела депутатскую мать в человеческом облике, теперь же на пороге стояла настоящая ведьма. Растрепанные седые волосы были неровно затянуты полотенцем, на нас смотрели безумные глаза, у ног вертелся черный котище с рваными ушами. Где-то в глубине квартиры заливалась лаем собака. В руке хозяйка держала здоровенный нож.

Первым вниз по лестнице, забыв про лифт, рванул оператор. Я последовала за ним. Ксения все-таки решила не общаться с депутатской матерью, но в отличие от нас поехала на лифте.

– Может, ей иск впаять? – задумчиво произнесла Ксения, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Депутаты защитят мать одного из своих, – заметил оператор. – Придумают какую-нибудь презумпцию невменяемости, и ты еще окажешься виновата.

– Пошли отсюда, – сказала я, и мы расстались до завтра.

Как только я вошла в свою квартиру, зазвонил телефон. Я сняла трубку.

– Марина? – спросил знакомый голос с легким акцентом.

– Лассе? – Я, признаться, не ожидала его услышать. И телефон я ему свой не давала. Значит, он приложил усилия, чтобы его узнать? Хотя в наше время это не проблема. Ой, мы же с Ксенией оставляли наши координаты в финской молочной фирме!

Он попросил разрешения зайти в гости. Я тут же бросила взгляд в зеркало. Надо чуть-чуть обновить макияж и…

– А ты когда будешь?

– Я у твоего дома.

– Заходи, – сказала я.

В первое мгновение я его не узнала. На пороге стоял исключительно симпатичный блондин в светло-бежевом летнем костюме. На лице не было ни следа возлияний, никакой одутловатости. От него пахло одеколоном, который я помнила – в нем смешивались запахи перца и лимона. Депутатский? Или Лассе сам таким пользуется? В одной руке он держал три огромные белые розы, в другой – торт. Все это он вручил мне, так окончательно и не пришедшей в себя.

Я подвинулась с прохода. Лассе скинул модные светлые туфли, сам нашел тапочки. Я так и стояла истуканом.

Лассе разогнулся, посмотрел на меня и улыбнулся.

– Цветы нужно поставить в вазу. Где у тебя вазы?

Я кивнула в сторону большой комнаты, где проживала мама и где мы всегда накрываем стол для гостей.

Лассе отправился в комнату. Стол уже был давно сложен после последнего приема большой компании товарищей по несчастью, в котором он не участвовал. Вскоре гость вернулся с вазой, проследовал на кухню, где открыл кран.

Я наконец отлепилась от стены и проследовала за ним.

– Концы надо обрезать, – механически сказала я.

Лассе мгновенно извлек из кармана швейцарский армейский нож (или, по крайней мере, я решила, что это он), обрезал концы и поставил розы в вазу.

– Торт на стол поставь или в холодильник, – улыбнулся он.

– Ты есть хочешь? – спросила я, приходя в себя.

– По русской традиции, гостя вначале накормить надо, а потом вопросы задавать? Марина, я обязательно приглашу тебя в ресторан, и сегодня бы пригласил, но нам нужно поговорить без свидетелей и желательно у тебя дома.

Он стал серьезным.

– Что случилось? – воскликнула я. – Что еще случилось?

– В каком смысле? – посмотрел на меня Лассе.

– В самом прямом! Еще кого-то убили из наших?

– Насколько я знаю – нет. Марина, может, мы сядем? Давай я сварю кофе, и мы поговорим.

Я опустилась на табуретку, подперла рукой щеку. Лассе прекрасно ориентировался на кухне. Кофе у него получился восхитительным. Он сам нашел чашки, все расставил, открыл торт, разрезал, положил кусок мне и кусок себе.

– Я – большой сладкоежка, – признался он, откусывая весьма внушительный кусок.

– А еще ты кто? – спросила я. – И что с твоим лицом?

– Тебе не нравится мое лицо? – удивился Лассе. – А я-то надеялся тебе понравиться.