Путь к славе, или Разговоры с Манном

Я попытался выглянуть из-за плеча этого парня. Раз уж нельзя играть, могу я, по крайней мере, посмотреть на стол вблизи. Пускай меня вышвырнут из заведения, но я одержу хотя бы эту маленькую победу. Или большую. Но не тут-то было! Обогнуть громилу взглядом было задачей не из легких.

Он снова сказал мне: «Нельзя» — потом ударил костяшками своего правого кулака, поросшего темными волосами, о левую ладонь. Звук при этом вышел такой, будто скала треснула. Этому парню платили за то, чтобы он улаживал неприятности. Я, как он думал, собирался доставить ему неприятность. Впрочем, и без всяких неприятностей он готов был двинуть мне — просто так, для тренировки, — а я бы всего-навсего подвергся очередному насилию, к которому так привык за свою жизнь.

Поражение подползало ко мне. А вместе с ним и унижение.

И вдруг сзади на мое плечо легла рука.

«Черт, — подумал я. — Видно, вышибала тут не один, а с дружками. Значит, бить меня будут со всех сторон, спереди и сзади, панорамно и широкоэкранно».

Только вот… Глаза вышибалы округлились, а губы как-то запрыгали. Хорошо поставленный голос проговорил за моей спиной, адресуясь к этому качку: «Все в порядке. Этот малый тут со мной».

Вначале я подумал было, что это Джек Энтрэттер — парень, улаживавший дела в «Сэндз» вместо отсутствующих владельцев, — решил вступиться за меня. Но, скосив взгляд, я увидел, что рука на моем плече — черная. И черная настолько, что я смотрелся рядом так, будто у меня всего восьмушка негритянской крови. Сам вид этой руки подействовал на меня как удар, выбросивший меня на Квир-стрит. Кто же был этот чернокожий, чернокожий в Лас-Вегасе в 1959 году, сумевший вселить такой страх в штатного холуя из казино?

Я обернулся и увидел. Обернулся и взглянул в глаза — в единственный зрячий глаз — мистера Сэмми Дэвиса-младшего.

Часть I

В Америке конца 1930-х годов:

Средний годовой доход белого мужчины равнялся приблизительно трем тысячам долларов. Черный мужчина зарабатывал примерно вдвое меньше.

Среди белых один из восьми не мог найти работу. Среди черных — один из четырех.

В среднем белый человек доживал до шестидесяти одного года. Жизнь черного была на десять лет короче.

В год около шестнадцати чернокожих погибали от линчевания — были повешены, сожжены или забиты до смерти.

Это официальные цифры.

Таков был мир, в котором я родился.

Начало пути

Думаю, вы и представить себе не можете одиночество ребенка, родившегося не таким, как все. Не в физическом смысле — не калекой, не уродцем, не ущербным. Я говорю о ребенке, который «не такой, как все», в том смысле, что это не поддается описанию или констатации, но не менее доподлинно, чем когда у ребенка повреждена рука или изувечена нога: он всегда пария, всегда стоит в углу подобно привидению и наблюдает, как мимо него невозмутимо проносится остальной мир. В нем как будто есть нечто странное и ненормальное, невидимое глазу, но бесспорно доказывающее: он не такой, как все другие. А эти другие смеются и глумятся над ним, ибо просто не знают иных способов обхождения с таким существом, кроме как осмеяние. И ты чувствуешь отчуждение, чувствуешь полное одиночество в мире людей и знаешь, что никогда не станешь таким же, как они, и никто никогда не примет тебя в свой круг… И это чувство будет сопровождать тебя всю жизнь. Как шрам, который никуда не исчезнет.

Я родился в Гарлеме. Как и когда именно, при каких обстоятельствах, — этого я не могу сказать наверняка. К тому времени, когда я достаточно повзрослел, чтобы заинтересоваться подробностями этого события, мне уже некого было спрашивать. Со своим папашей, Кеннетом Манном, я почти не разговаривал. С матерью, Анной, поговорить уже не мог. Но точно знаю: самым приятным днем моего детства стал день, когда я наконец расстался с ним бесповоротно.