Путь к Софии

Потом все выстроились шеренгами, как всегда выстраивались при всяких торжественных встречах. Во главе встал архиерейский наместник и все священнослужители, вчерашний муавин Илия-эфенди, которого теперь называли господин Илия, староста болгарской общины господин Михайлович в высоком блестящем цилиндре. И, разумеется, все уцелевшие почтенные граждане и чорбаджии, молодые и старые, со своими семьями, с семьями погибших в тюрьме, церковные настоятели, старшины цехов, учителя и все, кто толпился за ними, по обеим сторонам арки, вдоль дороги, возбужденные, полные нетерпения, многие готовые расплакаться, а некоторые уже со слезами радости на глазах.

Андреа и Женда с маленьким Славейко тоже были здесь. И Филипп в мягкой фетровой шляпе, с выражением спокойствия на дерзком лице, правда, сохраняемым с трудом. Тут были и консулы, с ними фон Гирш, который не без расчета оказался среди первых встречающих, были тут и люди, работавшие на его железной дороге, несколько любопытных врачей и сестер из миссий и корреспонденты, которым минувшая ночь дала множество материала.

И вот после влетевших утром в город со стороны Илиенец казаков есаула Бариш-Тищенко к полудню к Софии подошел русский авангард. Впереди ехал генерал Раух со своим штабом, эскортируемый гродненскими гусарами. За ними с развевающимися знаменами маршировали с песней преображенцы князя Оболенского. Это была невиданная, незабываемая картина... Мужчины и женщины встречали их земными поклонами, осеняли себя крестным знамением, плакали, и каждый старался прикоснуться, обнять кого-нибудь из этих улыбающихся, изможденных нечеловечески тяжким переходом и боями гвардейцев; отовсюду неслись крики: «Здравствуйте, братушки!» — их снова обнимали и целовали.

— Добро пожаловать! Еще немножко, и вы бы нас здесь никого не застали...

— Спасибо, спасибо!

Больше всего спрашивали про генерала Гурко... Прибудет ли он сюда?

— Прибудет, не бойтесь, братцы, пришел конец вашему рабству...

Климент вошел в Софию еще до прихода главных сил, так как те ждали, пока саперы исправят поврежденный неприятелем мост через Искыр. Он и Красный Крест оставил позади, сгорая от нетерпения поскорее узнать, что произошло с его семьей, с их городом. Он ехал в маленькой трофейной повозке. В ней находились еще тяжело раненный Сергей Кареев и Ксения, которая не отходила от него. Когда они проехали через сожженное до основания селенье Подуяны и Климент увидел дымящиеся развалины окраинных кварталов Софии, а затем арку и толпы сограждан, увидел их радость, он заплакал. Вот ради чего все это было, думал он, и счастливое чувство удовлетворения, радость, что наконец все осуществилось, согрели и растопили его сердце. Он лихорадочно искал среди встречавших отца, Андреа, Женду. Ему казалось, что он видит то одного, то другого. Но нет, это были не они. А вот и в самом деле Женда! Он поднялся во весь рост и окликнул ее. Она услышала его.

— А Коста? Коста где? — кричала она ему, пытаясь пробиться поближе.

— Где-то позади. Мы с ним потеряли друг друга... — отвечал он и указывал здоровой рукой на Орханийскую дорогу. — А где Андреа?

Она ему что-то ответила, но гомон толпы заглушил ее слова, ее оттеснили в сторону. Повозка Климента неслась вперед. И он уже не видел Женду, но все махал ей шапкой.

Десятки и десятки рук тянулись к нему. «Доктор! Доктор!..» «Постой, ты ли это?» «Эй, до чего же тебе идет русский мундир!..» Знакомые, кругом знакомые, и так быстро все мелькают перед ним, улыбающиеся, веселые, что он едва успел спросить об Андреа! «Жив! — отвечал ему. — Он тут, тут где-то...» — «Ну а Коста где?» — «Мы с ним потерялись...»

Все ближе к центру пробиралась повозка. Теперь душа у Климента была спокойной, счастливой, и он то обращался к Ксении, то показывал Карееву разные места и здания, о которых рассказывал ему прежде. Ксения с улыбкой наблюдала за его воодушевлением. Ксения похудела, ее черные глаза, казалось, стали еще больше и были задумчивы. Сергей слушал Климента с интересом. Его внешность ничем не выдавала ни трудностей совершенного им похода, ни тяжкого состояния здоровья. Он был тщательное выбрит и казался даже свежее остальных, хотя крохотный кусочек свинца, засевший в его груди, медленно придвигался к сердцу: когда он достигнет сердца, Сергея Кареева не станет.

— А как называется мечеть справа?.. Та, у которой разрушен минарет? — спрашивал он Климента.

— А-а, это? Сияуш-паша-джамеси называли ее, когда я уезжал отсюда. Но сегодня она уже называется по-другому! А вот прямо — это наша церковь, Сережа, святая София, от нее идет и имя нашего города... Древняя она. С основания нашего государства... А то и раньше, еще при императоре Юстиниане... Впрочем, мой брат Андреа расскажет тебе о ней куда подробнее!