Путь к свободе

— Ишь Пугачев какой объявился, багор ему в горло!

— Бунтовать вздумал!

Рослый парень с саженными плечами, с обнаженной золотистой головой и синими большими глазами, запыхавшись, подошел к ним, перебивая разговор.

— Черт возьми, опоздал! Ну, что тут говорил Дидов? — спросил он торопливо. — Ага, это наш Волков привез его сюда… Держись теперь!

— Да, именно держись! — усмехаясь, промычал себе под нос коренастый мужичок в дубленой, из сивого барашка безрукавке и в новом синем картузе. — Да, Хведька, как видно, они приятели. Они оба будут, кажется, черным пятном для всего нашего честного Карантина. Подальше надо от них.

— О-о-о! — пробасил парень. — Ты что, Семен Афанасьевич, от Волкова — пятно? Это самый справедливый у нас человек. Он же большевик! — с жаром сказал он.

— Вот то-то и оно! — заметил другой мужик.

Парень от удивления даже назад отступил.

— Да-да, — проговорил Семен Афанасьевич, подмаргивая. — Вот весь тут и высказался ваш Волков, приволок Дидова и поставил теперь Карантин под надзор.

— Волков — совесть нашего села, — отрезал парень. — И ты, Афанасьич, брось. Ты, старый буй, опять за буржуйским течением плывешь, опять подпеваешь им!

В эту минуту возле школы появилась плотная фигура моряка Волкова. Георгиевские ленточки, свисающие с матросской бескозырки, упали на его широкие плечи и весело шевелились золотыми кончиками.

— Смотрите — Волков в матросской форме… Что это значит? — спрашивал какой-то певучий голос.

— Ага, мабуть, теперь тут у нас не страшно. Мабуть, белым закрыли сюда дорогу.

Матрос заговорил:

— Товарищи, ребята, односельчане мои! — начал он взволнованно и горячо. — Что же еще думать? Мы уже и думали, и говорили, что буржуазия, вернувшаяся к своей власти, снова принесла нам черную ночь жизни! Принесла людям разор, бедность, голод, болезнь! Больше того — теперь буржуазия еще сильнее озверела и стала бесчеловечно истреблять бедных людей, заполнять тюрьмы, пытать, расстреливать, вешать. Белая банда беспощадно губит народ!.. И что ж еще думать? Спасение наше, товарищи, только в вооруженной борьбе. Надо всему народу браться за оружие и бить выродков человечества! Все за оружие!

— Бить их, проклятых разбойников! — прорезал напряженную тишину резкий женский голос. — Смерть детоубийцам!

Все повернулись в сторону выкрика, легкий шум пробежал по толпе.

— Товарищи! — продолжил Волков, все больше волнуясь. — Великий вождь наш Ленин, партия большевиков призывают сейчас весь трудящийся народ подняться на борьбу с контрреволюцией! Товарищи! Пойдемте в партизанские отряды! Везде будем наступать на врагов. Поднимайтесь, товарищи, во имя своей свободы и равноправия всех людей! Все к оружию!

Волна одобряющих возгласов покатилась по улицам села:

— Изгонять мучителей наших!

— Лучше смерть, чем проклятая власть богачей!

— Степан Иванович, бери нас до себя в скалы!

— Товарищи, надо подумать…

— Та що тут думать… Они нас вешають, стреляють, а мы еще будем думать?!

Темно-русый парень, шурша своими непромокаемыми рыбацкими одеждами, проталкивался к Дидову. Парень остановился перед ним и, положив на холку его лошади руку, сказал:

— Степан Иванович, я, как и ты, солдат мировой войны, раны имел и чин старшего унтера.

— А! Да ты Ванька Пармарь?! — уставился Дидов на рыбака.

— Да, это я.

— Постой, о тебе мне Волков говорил… Так что ты хочешь?

— А вот послушай. Нас три брата, к тому же я атаман рыбацкой ватаги. Имею шестнадцать человек, ну, так сказать, командую ими… Вот мы и решили всей ватагой идти к тебе в каменоломни. А на белую мобилизацию никто не пошел и не пойдет! Принимай нас к себе! У нас есть винтовки и патроны, вынесли мы их из крепости немало. Мы готовы!

— Вот ты какой! — тихо сказал Дидов, хватая его огромную руку и горячо пожимая ее. — Спасибо тебе, Пармарь! Пойдем, дружище, и по-нашему, по-фронтовому, будем лупить кадюков и офицеров!

Заявление Пармаря взбудоражило рыбаков. Послышался шум:

— Пармарь! Ванька! И я с тобою!

— И мы, братья Богомоловы, уйдем!

— И я!

В толпе раздался женский надрывный, плачущий крик:

— Ой, боже мой! Святители! Василь, не ходи! Не оставляй деток! Ой, ты ж, Василек мой, осиротишь диточек!.. Люди добри, усовестите його! Не пущу!

Сзади послышался еще глухой, плачущий голос:

— Ой, лышечко! Значить, и мий Хведька пиде туды, в пекло?!

В толпе замелькали худые, костлявые руки женщины, они вцепились в рваную одежду высокого, с обросшим рыжей щетиной лицом человека

— Не ходи, Василь, не надо, Василек мой… ты ж больной!

— Знаю, жинко, — негромко возразил муж, обнимая за плечи женщину и выводя ее из толпы. — Я все знаю! Туды ж люди идуть не пряныки исты. Надо йты, жинко! Люди идуть, а я що, чи я без совести людына, чи я из стана кулаков-богачей?.. Не надо плакать. Я пиду свободу дорогую свою вырывать у врагов! Це ж для щастя диток наших… Ну, не плачь та иды до дому…

Дидов остановился возле группы помрачневших пожилых рыбаков.

— А вы что же это приуныли? Не журиться надо, а помогать! Давайте ловите побольше рыбы для бойцов, чтобы они веселее воевали!

Рыбак Шумный вышел вперед:

— В долгу не останемся. Мы от народа не отойдем.