Путь к свободе

Один солдат отделился и закурил, собираясь что-то сказать офицеру, но офицер перебил его, весь наливаясь кровью:

— Стать как полагается, мерзавец!

Пустив тонкую струйку дыма, солдат спокойно ответил:

— Да будя тебе. Все мы говорили… И не стращай глоткой своей!

— Расстреляю, скотина! — закричал штаб-ротмистр.

— Зачем солдата скотиной обзываешь? — вмешался другой солдат. — Кто ты сам есть? А ну, братцы, дергай с него погоны!

В руках офицера блеснул револьвер.

— А, стрелять, мать твою так!.. — заревел куривший здоровяк солдат и шагнул к офицеру — Брось оружие!

Солдаты плотным кольцом окружили офицера.

— Бери его, неси под землю…

Кто-то сзади схватил офицера за шею. Смешно качнувшись назад, он повалился на траву, револьвер выпал из рук.

Подскочил фельдфебель.

— Разойдись! — кричал он, размахивая перед собой наганом.

— Окружай и эту шкуру! Старорежимца!

Фельдфебель выстрелил вверх и скомандовал:

— Пулемет!

— Ага! Есть! Только… не про вашу честь! — И шустрый солдатик вскинул па плечо «люис».

Фельдфебель выстрелил раз, другой и как-то мешком осел у ног столпившихся солдат и застонал.

— Эй, казаки скачут! — послышался крик. — Тикаем!

И солдаты, прячась за бугорками, побежали к черному заходу каменоломен, волоча за ноги тощего офицера и грузного фельдфебеля.

— Господа! Господа солдаты! — молил офицер, ударяясь головой о камни. — Пустите… озолочу! Голубчики…

4

Генерал Гагарин бросил к каменоломням вызванные с фронта части Дикой кавказской дивизии, состоящей из чеченцев, казачьи сотни и сформированный в Керчи татарский отряд. Теперь, когда Красная Армия приближалась к городу, партизанские отряды, укрепившиеся в каменоломнях, представляли непосредственную угрозу всему участку фронта. Гагарин решил прибегнуть к тому средству, от которого пока белые воздерживались.

Стояло тихое утро. Зеленую степь подернуло ленивой дремотой. Офицеры изредка проезжали по полю зеленой пшеницы, осматривая свои позиции. Партизан удивляло такое неожиданное затишье.

Часов в десять утра партизаны услышали, как на крыше подземелья стала раздаваться какая-то странная возня — топот, глухие удары, громыхание каких-то тяжелых предметов. Часовые, стоявшие у входов, доложили об этом Коврову и Дидову. Те подошли к выходам и долго прислушивались: наверху долбили землю и перекатывали тяжелые предметы. Партизанами-разведчиками было установлено, что везде недалеко от заходов белые роют ямы и подкатывают к ним бочки. Спустя некоторое время все услышали, как крыша подземелья загудела от топота множества человеческих ног. Коврова окружили бойцы:

— Что за бег?

— В чем дело?

— Что случилось?

Вдруг, как будто вихрем пыли, мелким градом известняка отбросило партизан к стене галереи и неожиданно ударило о камни, через мгновение колыхнуло и отбросило обратно, точно при сильном торможении поезда. Послышался оглушающий грохот, — казалось, землетрясение качнуло всю землю. Партизан забросало мелким щебнем, соломой, одеждой. Фонари и коптилки погасли. Внизу послышались стоны.

У одного из партизан оказалась свеча. Он зажег ее. При тусклом свете люди в испуге смотрели друг на друга, не понимая, что происходит.

Придя в себя, партизаны побежали к выходам. В одном месте двумя взрывами отвалило огромные пласты камня; откалываясь по слою, они падали с потолка плитами. В потолке виднелись гигантские кувшинообразные воронки.

Вскоре опять раздались взрывы: один… другой… третий… Невыносимо было, когда наверху грохотало сразу несколько взрывов. Нельзя было никак держаться на ногах. Иногда врывался такой порыв воздуха, что всех бросало то в одну, то в другую сторону. Ни один человек не мог найти себе безопасного места.

Из других заходов партизаны видели, как происходили взрывы. Это было похоже на извержение вулкана. Сначала был виден огонь, затем вздымались черные столбы дыма, доходившие в вышину до двухсот метров. Ночью они были сине-красного цвета, и каждый из них смутно озарял всю окрестность.

Белые, не жалея, закладывали одновременно по шести-восьми бочонков динамита; в одном месте они заложили сразу несколько десятков пудов. Взрыв сотряс землю так, что во всем подземелье поднялась густая туча известняковой пыли, а на месте самого взрыва образовалась воронка в диаметре до десяти–пятнадцати саженей. Тяжелее всего при взрывах было часовым. Посты нельзя было снимать.

Часовые прислушивались, как бурят над их головой целыми часами. Слышали, как подкатывают бочонки. Затем наступала тишина, слабый топот ног убегающих белогвардейцев. Значит, зажжен фитиль. В это время часовым надо было как можно быстрее убегать в глубь каменоломен. Иначе смерть неминуема: вывернет руки, ноги или придавит оборвавшимися пластами.

Когда люди приходили в себя, они слышали, как унесенные вверх взрывом камни падали обратно, стуча по крышам каменоломни, точно сверху сыпался какой-то гигантский град.