Путь к свободе

— Господа! На наших южных фронтах произошли очень неприятные для нас всех события, — произнес Губатов с глубоким страданием в голосе. Толстое, нависшее веко вдруг задергалось на его левом глазу, что было признаком большого внутреннего волнения.

Офицеры затаили дыхание.

Губатов покашлял и опять заговорил:

— Красные заняли Херсон, Николаев, Одессу, захватили почти всю Украину и подошли к Крыму. Наши силы, находившиеся в районе Одессы, составляющие двадцать семь тысяч пехоты, пятнадцать тысяч кавалеристов, семьдесят шесть батарей, сорок три танка, не устояли против красных…

В зале послышался шелест. Золотые линии офицерских погон заколыхались и тут же замерли.

Прапорщики, поручики, капитаны, полковники не дыша смотрели на скорбно помрачневшего и подергивающегося, как от холода, Губатова.

— Господа! — продолжал Губатов с болью в голосе. — Сообщаю вам, что виновны в этом прежде всего союзники — французы. Они изменили нам, они, распропагандированные большевиками, отказались воевать против красных. Были случаи, что они отдавали им орудия, пулеметы, танки, пароходы. Одна часть полностью перешла на сторону большевиков. Во флоте французов идет революционное брожение. На одном крейсере поднят большевистский красный флаг…

Зал зашевелился, заскрипели сиденья, многие офицеры вскочили с мест.

Губатов поднял руку, и офицеры сели на свои места.

Монгольское крупное лицо его почернело. Веко стало еще чаще дергаться. Взглянув в глубину зала, он продолжал:

— Господа офицеры, будьте мужественными. Сейчас перед всеми нами одна задача — удержать Крым. Нам же, в частности, надо установить порядок здесь, в городе, не дать врагам взбунтовать народ. Слава богу, сейчас те беспорядки, которые имели место в Севастополе и Симферополе, идут на убыль. Англичане помогут нам. Америка не даст нас в обиду. Да поможет нам бог! — По мрачному лицу Губатова скользнула какая-то светлая надежда.

— Ваше превосходительство! — вдруг послышался из середины зала какой-то странный, с надрывом голос. — Позвольте, ваше превосходительство!..

Губатов поднял голову и увидел уже почти возле себя молодого, чернявого, с выпуклым лбом, с чрезвычайно бледным, красивым лицом корниловца в чине ротмистра. Он держал «на подвись» саблю и неровным шагом шел прямо к генералу.

— Ваше превосходительство! Прошу вас, не говорите больше! — с отчаянием выкрикнул корниловец и подбежал к Губатову. Звякнув шпорами, он хотел еще что-то сказать, но вдруг его холеное лицо перекосилось, и он зарыдал.

— Кто такой? Кто это? — послышались недоумевающие голоса.

— Мултых!

— Мултых!

Губатов повел своими огромными золочеными плечами и мягко, по-старчески, спросил:

— Голубчик, что с вами? Не надо плакать, ну, полно вам!..

Ротмистр Мултых, рыдая, бормотал:

— Господа! Господа! Гибнет Россия, гибнем мы!.. Это же конец… Нет! Нет! — Потом вдруг уставился на портрет в позолоченной раме и закричал в исступлении: — Ваше императорское величество, спасите нас! — И, как бы очнувшись, ротмистр сделал полуоборот к портрету и неожиданно запел:

Боже, царя храни…

Офицеры растерянно поднялись, поглядывая друг на друга. Несколько человек подхватили:

Сильный, державный…

Сначала запели офицеры тихо и робко, потом все новые и новые голоса подхватывали гимн, и вот он уже гремел, сотрясая своды зала.

Генерал Губатов растерянно поглядывал на офицеров, недоумевая, как это все получилось. Потом он перевел свой взгляд на портрет и тоже запел.

Не успели замолкнуть голоса, как ротмистр Мултых, схватившись за голову, плача, спросил Губатова:

— Неужели мы оставим Крым?

Губатов приложил к глазам платок, ответил:

— Нет… нет, голубчик! Мы не отдадим его нашим врагам при условии, господа офицеры, если мы сплотимся и дружно постоим за него. Нам нужно удержать порядок в городе, задушить разбойников в каменоломнях, не дать ослабнуть нашему фронту, помочь ему удержаться в Крыму, которому, может быть, будет суждено спасти всю великую Русь.

Мултых сделался еще бледнее прежнего.

— Ваше превосходительство! Не скрывайте от нас!.. — выкрикнул он дико и пошатнулся. — Говорите прямо все как есть! Не скрывайте от нас, как это делал генерал Гагарин. — Он выдернул из ножен саблю и поцеловал лезвие. — Я гусар лейб-гвардии ее величества императрицы Александры Федоровны полка. Я офицер Ледяного похода, корниловец. Я клянусь великим князем Николаем Николаевичем отдать свою жизнь. Мы, фронтовые офицеры, отрубим головы… Мы… — Он опять пошатнулся и с грохотом повалился на стулья.

— Воды! — приказал Губатов.

«Да, такие люди не спасут Россию… И это — опора Добрармии», — с горечью подумал Губатов.

Многие офицеры вслух возмущались поведением Мултыха: — Какой позор!

— Подумайте — замахиваться ротмистру саблей на генерала!

— Ротмистр пьян.

— Наказать его!

Мултых, бледный, весь ослабевший, отошел в дальний угол зала, торопливо снял с пальца кольцо с большим плоским камнем, который под нажимом ногтя поднялся. Стараясь быть незамеченным, Мултых быстро поднес кольцо к носу и что-то втянул из его углубления в ноздрю.