Немного погодя он спокойно сидел в своем кресле и, казалось, равнодушно слушал воинственные речи офицеров.
На Старокарантинских каменоломнях все произошло так, как предполагал Дидов. Белые в день его ухода сняли осаду и все свои части бросили на Багерово — осаждать партизан. В Карантине они оставили отряд только из тридцати казаков — для наблюдения за партизанами и больше всего для охраны большой дороги, которая шла в трех километрах от каменоломен.
По большаку теперь днем и ночью шли к керченским пристаням обозы с имуществом убегающих с Украины и из Крыма помещиков, богачей, попов и семей белого офицерства.
Казаки почти все время находились на перевале, оберегая обозы от возможного набега партизан.
Партизаны, оставшиеся в Карантинских каменоломнях, после снятия осады вышли на волю, напились воды, надышались свежим воздухом, отогрелись и занялись своими делами. В тот же вечер, как ушли белые, из города пришла большая группа заводских рабочих; они принесли двадцать новеньких английских винтовок, семь американских винчестеров, заполученных от грузчиков, работающих в порту, семь ящиков патронов, сорок штук английских гранат «лимонок» и два пулемета «кольт». Карантинские жители всю ночь носили в каменоломни рыбу, хлеб, молоко, лук, картошку. Крестьяне приводили овец и телят. Из окружающих деревень стали приходить парни, подпадавшие под приказ о мобилизации в белую армию.
Али Киричаев, вышедший из подземелья, вдохнул живительный воздух, расправился под ласковым солнцем, ожил, повеселел. Предстояло добыть для отряда лошадей и заготовить продукты. Киричаев отобрал шестерых самых боевых партизан-кавалеристов и договорился о месте, куда он должен будет отправиться со своей маленькой экспедицией. Потом Али занялся вооружением бойцов и подбором коней. На своих коней, заморенных во время осады, нельзя было рассчитывать. Карантинские крестьяне сами собрали лучших своих лошадей и предоставили их отряду во временное пользование.
Был темный вечер, небо заволокло тучами, и накрапывал теплый дождик.
— В самый раз погодка для твоего отъезда, Киричаев, — сказал Пармарь, пришедший проводить экспедицию.
— Да, якши! — горячо подхватил Киричаев. — У меня все готов. Сейчас моя отправляется. — И он подал команду «по коням».
Шестеро бойцов, одетых в бедную крестьянскую одежду, вынырнули из толпы, подбежали к оседланным лошадям, стоявшим у кольев, и вскочили на них.
Пармарь подошел к бойцам и наказал им быть осторожными и дружными, выручать друг друга из беды, если что случится.
— Слушаемся! Будем стараться, товарищ начальник! — отвечал за всех высокий, размашистый партизан-рыбак, бывший гвардеец старой армии Иван Богомольчук.
— Счастливого пути вам, товарищи! Желаем удачи!..
Пармарь схватил своей костлявой рукой руку Киричаева и, пожимая ее, сказал:
— Али, смотри там в оба! Помните, что вы партизаны, боретесь за счастье всех трудовых людей. За свободу народов боретесь!
Киричаев выпрямился на стременах и, кивая головой, отвечал:
— Спасибо за твой слова. До свидания! Я полный свой душа отдаем на наш партизанский дела, — и он приложил руку к груди. Когда же лошади тронулись, крикнул: — Не беспокойся, аркадаш Пармарь! Карашо!
Партизаны долго смотрели в даль карьера, где, как призраки, мелькали удаляющиеся всадники.
Киричаев провел свой маленький отряд километра три по степи и потом свернул на хорошо накатанную, блестевшую, как асфальт, проселочную дорогу. Все приумолкли и под мерный топот копыт вслушивались в ночную тишину.
— Так, говоришь, в городе теперь много англичан? — нарушил молчание Богомольчук, ехавший в первой паре за Киричаевым, поворачиваясь к своему соседу Коле Власову, худощавому пареньку.
— Да, немало их привалило. А видал, сколько миноносцев ихних? — произнес Власов, вскидывая голову. — Нацелились и с Черного моря и с Азовского моря. С двух сторон, гады, пристроились. Все на дыбы ставят, только бы не пустить Красную Армию.
— Иностранцы взялись за Крым. Наверно, Деникин за это обещал им немалый кусок России.
— Он щедрый! Говорят, Крым теперь отдают Франции!
— Нет! Что ты! Крым белые отписали татарам, это уже точно! — авторитетно возразил Богомольчук. — Это всем уже известно. Оттого-то татары так и зашевелились. Мурзаки выгоняют русского мужика со своей земли, и резня опять, как в восемнадцатом, началась. Факт — почувствовали себя хозяевами Крыма.
— Сам черт не разберет, что делается!
Киричаев вслушивался в разговор партизан. И перед ним как живая встала Алиме… Киричаев почувствовал, как все заклокотало в его груди. Ведь Абдулла может обидеть его Алиме. Он все, что захочет, сделает с нею. Он все может!
Болезненное воображение стало разжигать ревность. Али живо представил, как Абдулла насильно ведет Алиме в свою спальню… Он все может, все может… Тут же стал обдумывать: не напасть ли ему сейчас же на имение Абдуллы? Подогретый этой мыслью, Али пришпорил коня, словно уже бросился в атаку.
На перекрестке широкой дороги Киричаев резко остановил свою вспотевшую лошадь.
— Куда пойдет эта дорога?