Путь к свободе

— Я с захода. Часовой, — волнуясь, говорил парень. — Нас двое стояло, и, как услышали бой наверху, пушки палят, ружья… сразу вниз побежали. А около заходов белых ни одного не видно. Как ветром сдуло…

— Стой, стой!.. Ты все так и видел? — волнуясь, переспросил Колдоба.

— И видел, и слышал… Пойдемте, пойдемте!.. Скорей! — звал парень, и голубые глаза его блистали радостью.

В этот момент подбежали еще несколько партизан с факелами. Это были часовые с других заходов.

Все в один голос утверждали, что наверху, в расположении белых, паника и совсем уже близко доносится гул сражения.

Колдоба и весь штаб быстро пошли. Голубоглазый парень бежал рядом с Колдобой, заглядывал ему в лицо и говорил:

— Вот бы сейчас в город дунуть!.. К пароходам бы… Наперерез… И закричать всем буржуям: «Стой! Мы — революция!» Вот делов бы насуропили! А, товарищ командир?

Комиссар Ковров, поравнявшись с парнем, хлопнул его ладонью по плечу.

— Фантазируешь… Ну-ну, пойдем посмотрим, послушаем, что там есть…

Когда все повернули за угол, увидели: навстречу с криком двигалась плотная колыхающаяся толпа партизан. Колдоба побледнел, выбежал вперед и громко закричал:

— Стой! Куда? Слушай мою команду! К порядку, товарищи!

Первые ряды партизан остановились. Загремели крики:

— Идем наверх! Красной Армии на выручку… Смерть буржуям!.. Конец мучениям!..

— Ур-р-р-ра! — подхватили сотни голосов.

Казалось, своды подземелий рухнут от громового восторга.

— На волю!.. В бой!..

Колдоба отдал команду по ротам, выделил командиров и каждому указал пути, по которым роты должны были подниматься к выходу и ждать дальнейших приказаний. Колдоба не забыл оставить караулы у подземного лазарета и тупика, где находились жители, настрого приказав никого оттуда наверх не выпускать.

Жители, узнав о близком освобождении, плакали от радости, связывали свои лохмотья в узлы, готовясь к выходу на волю.

Пока Колдоба с главной колонной поднимался наверх, Ковров уже успел сделать разведку. Он установил, что белые части снимаются со всех позиций вокруг заходов и отступают вдоль железной дороги, к городу.

С противоположной каменоломням горы по отступающим белым били пулеметы. На холмистой равнине от деревни Булганак до Аджимушкая степная трава вспыхивала белыми дымками ружейных выстрелов. Можно было видеть кучки бойцов, перебегающих с горы вниз, но никак нельзя было догадаться, чьи это части и откуда ведется главное наступление.

По самой же вершине холмистого хребта, между темными столбами снарядных разрывов, медленно двигался, направляясь к каменоломням, растянутой цепочкой отряд.

Мягкие лучи утреннего солнца лежали на зеленом бархате равнин. Из освобожденных заходов Аджимушкая выбегали партизаны и, рассыпаясь по склонам горы, бежали в трепетном мареве солнца.

3

Тем временем генерал Губатов из ряда отрывочных сведений успел разобрать, что это были за войска, вдруг наступившие на город, и откуда они пришли. Однако уже все белое командование было поставлено на ноги и охвачено паникой. Тревога в тылу подхлестнула отступление на фронте белой армии, которая сразу откатилась к акмонайским укреплениям.

Сообразив, что он обманут, Губатов в страшной ярости проклинал гарнизонных офицеров, сообщивших ему об окружении города красными десантными войсками. Наругавшись вволю, пунцовый, потный и встрепанный, Губатов сел в свой длинный черный автомобиль и направился в город. Его терзали муки оскорбленного самолюбия. «Что теперь будет?» — бесился Губатов. Он, старый, храбрый офицер, пользующийся большим уважением самого Деникина, он, который загнал в подземелье неуловимые отряды партизан, — вдруг так опозорился… Ему были обещаны благодарности, ордена, ценные награды — и вот такая грубая оплошность… Ведь ему дали в распоряжение лучшие, доблестные силы с одним заданием — удержать партизан в каменоломнях, не допустить их вылазок, а он…

С такими мрачными мыслями мчался генерал Губатов, чтобы исправить свою ошибку.

По всей восточной стороне города кипела стрельба. Чудесную свежесть утра, его тишину прорезывало то с одной, то сдругой стороны хриплое: «Ур-р-р-ра!..» Губатов влетел на автомобиле в город.

На улицах властвовали растерянность и беспорядок. Все было загромождено отступающими обозами. Линейки, тачанки, повозки, дилижансы, переполненные узлами, сталкивались в узких улочках. Обезумевшие от страха возницы били лошадей прикладами, дергали что есть силы за поводья, стегали по мордам, натужно крича на пешеходов, наполнявших тротуары и мостовые. Все это катилось с бранью, грохотом и дребезжанием по улочкам вниз, к порту, к пароходам — спасаться.

На большой площади, у судоремонтного сухого дока, куда сходилось несколько узких улочек, скопилось особенно много обозов. Повозки в тесноте сцепились между собой, образовав пробку — месиво из людей, вещей и животных.