Путь к свободе

Подросткам было лет по двенадцати, у обоих светлые волосы, худенькие, грязные шейки. На одном болталась обрезанная почти до половины старая солдатская шинель с подвернутыми рукавами и сильно обтрепанным подолом. На его сухих ножках были огромные, немецкого образца, солдатские башмаки, подбитые гвоздями. На лоб опускалась серая шапка. Другой мальчуган был одет в женскую ватную кофту в сборку. Длинные рыжеватые волосы, забитые соломенной трухой, казались шапкой, обут он был в постолы.

Цыценко молча вышел из амбара, за ним последовал Кабашкин.

— Не бить! — сказал вдруг Цыценко прапорщику. — Кости отобрать как вещественное доказательство…

— Слушаюсь!

Солдаты вывели батраков, отобрали кости у детей и закрыли амбар.

— Ни за что страдали люди.

— Да, уж получилось как в поговорке: сам вор кричал: «Держи вора!» Э-эх!

— Тише! — предупредил приглушенным голосом ефрейтор.

— Да чего тут «тише»?.. Не по-христиански получилось… Кабашкин вино лакает, ветчинку жрет, а людей бьют!

— Тише! — просил ефрейтор. — Упаси бог, услышит… Убьет! Тише!

Вдруг ночная тьма огласилась ружейными выстрелами — один, другой, третий…

Поднялась тревога.

Солдаты и телохранители-чеченцы забегали по имению.

Цыценко зашел в дом и встретил дрожавшего брата в халате.

— Что случилось? — спросил тот, приложив свои полные дрожащие руки к груди.

— Обстреляла какая-то сволочь, — почти спокойно сказал Цыценко.

— Ох, господи! — воскликнул брат. — Почему ты без фуражки? Ай, кровь из сапога! — завопил он.

— Зацепило ногу… Вот черт возьми!

— Касьян! Аптечку!

Капитан подошел к буфету, налил стакан вина, жадно, как воду, выпил залпом и, наливая второй, ответил брату:

— Чепуха, успокойся!

— Володя, зачем?

— Не мог иначе… Накипело на сердце.

— Пойми же: это вызовет ненависть к нам. Вот тебе факт — выстрел из-за угла!

— Ах, да! Прости, Саша, — прервал его капитан и прибавил в раздумье: — Я думаю, это стрелял в меня твой любимый механик!

— Господь с тобой, Володя! Да его нет и в имении. Он в Феодосии, на завод уехал.

Капитан опять подошел к буфету, прихрамывая.

— Ах-ах-ах! — простонал брат, схватившись за голову, и, следуя за капитаном, заныл: — Неразумно, неразумно так делать! Это можно там, в контрразведке… Но здесь, в имении… Это истолкуется бог знает как! «Вот они, вернулись помещики!» Это может дойти до Симферополя, до крымского правительства, оно все же демократическое….

— А ну его, твое правительство к… — капитан смачно выругался. — Наплевал я на это правительство! У меня есть Деникин! А то дурацкое правительство. Мы, белая армия, уже держим Крым в своих руках… Убивать! Вешать! Вселять страх!

Брат замахал руками.

— Боюсь, это слишком! — сказал он. — Смотрите, вы льете воду на мельницу революции… Мне думается, сейчас такими жестокостями нельзя усмирять массы.

Капитан отмахнулся и хотел было что-то возразить, но стук в дверь помешал ему.

Вбежал прапорщик Кабашкин и доложил, что злоумышленник на территории имения не обнаружен.

Только что успел уйти Кабашкин, как в комнату вбежал суетливый лакей Касьян с аптечным ящиком в руках.

— А что же Анна Михайловна? — спросил его старший Цыценко.

— Они идут-с… Вот-с они…

В эту минуту в дверях гостиной показалась, вся в черном, высокая, осанистая дама с бледным, взволнованным лицом. За нею спешила рослая светлорусая девица в белом фартуке.

Старший Цыценко бросился к даме и, взяв ее за локоть, залепетал:

— Анна, посмотри, пожалуйста, упрямца нашего, — кажется, серьезное у него…

— Боже мой! — воскликнула дрожащим голосом дама еще издали. — Кровь!..

Капитан, стоявший около дивана в одном сапоге, вытянулся в струну, холодно улыбнулся. Когда женщина приблизилась, он шагнул к ней, взял руку с длинными, красивыми пальцами и поцеловал.

— Ничего страшного, Анна Михайловна. Какой-то мерзавец хотел убить, но не сумел… Бога ради, не пугайтесь, — прибавил он, оборачиваясь, чтобы приветствовать пришедшую с нею другую женщину, но как-то вдруг оторопел, словно испугался ее. — А-а, это ты, Елена! — проговорил он, скользя по ней беглым взглядом.

— Здравствуйте, Владимир Александрович, — смутившись, приветствовала его девушка. Ее большие темно-серые глаза застенчиво потупились. На миловидном, белом лице вспыхнули красные пятна.

— Здравствуй, здравствуй! — проговорил капитан. — Ты такая… что тебя не узнать. — Он снова окинул ее взглядом и, хромая, пошел к Анне Михайловне, разговаривавшей в стороне с его братом.

Анна Михайловна была родная сестра жены Александра Цыценко. Она недавно приехала из Краснодара, где похоронила своего мужа, полковника Снегирева, убитого в тот же день, когда был убит вождь белогвардейцев Лавр Корнилов. Во время Ледяного похода она была сестрой милосердия полевого госпиталя.

После смерти мужа Анна Михайловна сейчас же покинула корниловскую армию.

Она приехала со служанкой Еленой, которую любила и обращалась с нею как с дочерью, делала ей дорогие подарки и занималась ее воспитанием.

Анна Михайловна бережно промыла и перевязала рану и посоветовала капитану уехать в город и лечь в госпиталь.