Дункана МакЛауда отдавать им нельзя. Это будет концом всего. Пирсон не заблуждался насчет надежности полученных им гарантий. Как только он сделает свою работу, как только они получат то, вернее, того, кого хотят, все обязательства будут забыты.
Он не хочет видеть здесь МакЛауда. И не только потому, что это будет означать конец начатой им игры.
Но в любом случае, пока он заперт в этой комнате, он не может ничего. Эти чертовы датчики, видеокамеры в коридоре… Прямой запрет покидать свой — второй — этаж…
После всего, чему он стал свидетелем за последние сутки, он не решился бы нарушить запрет, даже если бы мог рассчитывать остаться незамеченным. Нет, только не сейчас. Если Эдмунд устроил кровавый спектакль, чтобы всего лишь продемонстрировать свои возможности, что он может придумать еще? Проверять это опытным путем Пирсону очень не хотелось. Хотя ему нужно было найти способ попасть на третий этаж, где расположена, как он понял, та самая секретная лаборатория. И в подвал, где держат пленников-Бессмертных и где теперь, его стараниями, очутилась и Кедвин. Как узнать, сколько их там сейчас? Живы ли те, кого он рассчитывает там найти? Что, если никого уже нет?
Нет, есть! Мишель Уэбстер точно жива. И Кедвин. А остальные… наверно, есть кто-то еще, ведь Эдмунд грозился продолжить «представление».
При мысли о Мишель он снова почувствовал, как к горлу подкатывается тяжелый ком. Это не просто убийство, это почти святотатство. Почему чьи-то грязные игры всегда должны быть оплачены страданиями невинных душ?
Всякий Бессмертный, проживший мало-мальски долгую жизнь, может припомнить или хотя бы слышал подобные истории. Бессмертные, решившие связать жизни прочными узами, вдвойне беззащитны перед грязью и жестокостью этого мира. И, если уходит один, второй следует за ним — гибнет при попытке отомстить, или просто потеряв смысл существования. Люди называют это лебединой верностью…
Каким бы прекрасным чувством ни была любовь, сейчас Пирсон надеялся, что Мишель еще не успела привязаться к Ричарду настолько, чтобы уйти вслед за ним в страну теней. Но то, что ей пришлось пережить, даром не пройдет. Тела Бессмертных не хранят следов ран, а вот души… Ему ли не знать, как мучительно болезненны такие невидимые раны, как страшно, порой до неузнаваемости, уродуют душу оставленные ими шрамы. Сколько лет — нет, веков! — понадобилось ему самому, чтобы понять, что в мире есть многое помимо боли и ненависти? Правильно сказал тогда Дарий: ты знаешь путь, значит, сможешь остановить того, кто вступит на него по незнанию.
Смогу ли, мысленно спросил он себя. Сколько их было — молодых, неопытных, нетерпеливых? Жаждущих кто знаний, кто справедливости, кто славы. Сколько? Многие ли живы сейчас? От большинства не осталось даже имен на могильных камнях.
Он не хотел больше смертей. Он видел их слишком много… Плевать, что подумают о нем теперешние союзники! Пусть считают кем угодно — свихнувшимся альтруистом, кающимся грешником, хитрым интриганом, преследующим свои тайные цели. Все равно. Только одно важно — остановить этот кошмар. Никто не смеет так играть с сокровенной сущностью их Бессмертия!..
Устроители творящегося здесь непотребства не должны остаться безнаказанными!
Впрочем, пока это только благие намерения. Да и кого считать устроителем? Эдмунда? Последний разговор с ним вызвал у Пирсона очень странное чувство, которое сложно было описать словами. Он говорил с Эдмундом, слышал его голос, видел лицо — но не чувствовал, не видел реального человека. Как будто вместо лица была маска.
Маска?
Пирсон рывком сел и, схватившись за голову, с силой сжал ладонями виски. Разгадка рядом, но снова ускользает! Возможно, нужна только маленькая подсказка, и все сразу встанет на свои места.
Это вызов. Совершенно определенно. Эдмунд знает, что он попытается расстроить планы «завоевателей», и ждет этого. Но зачем? Хочет что-то доказать? Кому?
Он перевел дыхание и заставил себя снова лечь. Будь у него компьютер с возможностью подключения к внешней сети, он знал бы, что делать. А сейчас — снова тупик. Снова только уверенность, что сопливый наглец, посмевший вот так походя бросить вызов тысячелетнему могуществу Старейшего из Бессмертных, еще пожалеет о своей глупости и самонадеянности.
Ох, какие слова!.. Вот только обладатель тысячелетнего могущества сидит в клетке у сопливого наглеца и будет смирно сидеть, пока не уверится в том, что можно действовать с вероятностью успеха больше, чем фифти-фифти.
Так, думая об Эдмунде и снова прокручивая в памяти последний разговор с ним, Адам Пирсон наконец заснул.
Распорядок дня в подвале, где держали пленников, был крайне прост. Дважды в день, утром и вечером, их по одному выводили в туалет — крохотную вонючую конуру с вечно протекающим краном. Дважды же приносили еду — обычно по куску хлеба на каждого и ведерко воды на всех. Об этом Кедвин узнала от Райли, проведшего здесь уже четыре дня. О том, что расселять в разные камеры мужчин и женщин никто не озаботился, она догадалась сама.