Путь к Цусиме

"Николай I" начал бой, занимая девятое место в строю. Через 3/4 часа, по выбытии из строя броненосца "Ослябя", его отряд занял место второго военного отряда. Броненосец "Николай І" очутился пятым в строю, a по выбытии "Суворова" из строя, броненосец этот очутился четвертым; еще через час, по выбытии "Александра III", оказался третьим в строю и последнюю четверть часа боя, после гибели броненосца "Бородино", сражался уже вторым и окончил дневное сражение, заняв место головного, поставив за собой броненосец "Орел" и два минных крейсера. Атаку неприятеля отбивал, будучи во главе отряда. Утром, около 10 часов, отряд оказался окруженным со всех сторон всем неприятельским флотом, участвовавшим в сражении накануне, в числе 28 судов, не считая миноносцев, причем неприятель держался на расстоянии, недосягаемом для орудий броненосца "Николай I", а малочисленная крупная артиллерия броненосцев "Орел", "Апраксин" и "Сенявин" отчасти уже искалеченных в бою накануне, хотя и могла бы добросить свои оставшиеся снаряды, но недоброкачественность их и плохая стрельба с нашей стороны, что ясно показал бой накануне, несомненно, не нанесла бы никакого вреда неприятелю, между тем, как тот в какие-нибудь четверть часа, без всякого сомнения, уничтожил бы не только все суда отряда, но и весь личный состав его. Одним словом, отряд находился в условиях, предусмотренных законом в ст. 354 морск. уст., которая при данных обстоятельствах предписывает употребить все возможные средства для спасения команды вплоть до сдачи судов. Основываясь на этой статье и не имея решительно никаких средств для исполнения требований закона спасти команду без сдачи, Небогатов решился на сдачу судов, считая в то же время, что никакой — ни Божеский, ни человеческий закон не разрешают отнимать жизнь, дарованную законодателем, и при том без всякой пользы для России".

При классификации подсудимых по степени их виновности, при определении — кто только не нашел в себе мужества ослушаться воли начальства, а кто активно содействовал акту сдачи, путем ли убеждения, или действием семафора или поднятием флага, важным материалом служили показания матросов, нижних чинов. Свидетель Мицевич показал следующее: "Когда увидели неприятельские суда, сперва около 11 штук, Небогатов сказал: "не сдамся им", а потом, когда их подошло 28 кораблей, все в полном порядке, адмирал сказал: "мне за 60 лет, мне осталось жить всего 2–3 года, а вас, молодых, мне жалко. Так, вот, как вы думаете: если примем бой, все погибнем, а если я сдамся, все будут спасены. В ответе буду только я. Весь позор падет на мою голову". Команда ничего не сказала. На судне было такое мнение, что командир "Николая I", капитан 1-го ранга Смирнов, был за сдачу. Когда команду после сдачи посадили на японское судно "Шикишима", все стали с любопытством смотреть, какие повреждения успела нанести этому судну наша артиллерия; оказалось — почти никаких. Судно было чистенькое, как будто вышло на парад. Палуба была вымыта так, как у нас и в мирное не бывает. На пушках краска даже не потрескалась, a у нас пушки были заржавелые. Словом, больно было смотреть, до чего у них все в порядке, a у нас нет. Конечно, если бы мы и думали сопротивляться, Японцы потопили бы нас шутя. В это время Японцы позволяли команде еще расхаживать по судну, но потом они стали запирать нас"… Свидетель Шевченко идет дальше. Он рисует момент, предшествовавший сдаче так, что Небогатов вовсе не решал вопроса о сдаче, но, собрав команду и изложив положение дела, спросил мнения: хотят ли сражаться или предпочитают сдачу, не скрыв, что сражение — значит гибель всех. Команда нашла, что всего правильнее будет сдаться. После этого адмирал велел поднять флаг о сдаче. Все же Японцы продолжали некоторое время стрелять. Прекратилась стрельба лишь тогда, когда подняли японский флаг по международному своду.

Из допроса свидетелей выяснилось, что на броненосцах отряда Небогатова орудия были старые, образца 77 года, спасательных средств было мало, шлюпки были разбиты, и единственно, чего было достаточно, это патронов для ружей и пулеметов.

По вопросу о самой сдаче свидетели показывают вообще сходно. Но один свидетель очень оригинален: на вопрос, что ему известно по настоящему делу, он ответил, что ему ничего неизвестно. Если бы не было удостоверено, что он служил подносчиком для снарядов при орудии на броненосце "Николай I" в день Цусимского боя, то можно было бы подумать, что он там никогда не был, — так мало запечатлелись в его мозгу происшедшие на его глазах события! А между тем это — грамотный и очень видный малый; подпись свою на показании следственной комиссии он узнал, а что говорил и что видел, все накрепко позабыл и, по-видимому, вполне искренно.

На суде выяснился затем еще следующий курьез: — "Возвратившись с первой разведки 15 мая кр. "Изумруд" передал в рупор, что на горизонте виднеются "Наварин", "Нахимов", "Олег" и рядом с ними французские суда"… (показание прап. Шамие).