Путь к женщине (сборник)

   Липочка, остриженная под монашка, с ярко-пунцовыми, точно намалеванными, щечками, с живыми зверушечьими глазками, порывисто соскочила со стула, сделала несколько тверденьких шажков к гостье и молча подала ей без всякого пожатия вы­прямленную, как деревяшка, руку.

   -- А что надо сказать? -- с гордым видом спросила бабушка, необычайно довольная внучкой.

   Внучка набрала полный животик воздуху, выпучила в про­странство бессмысленные глазки, задрала вверх подбородочек и, точно ученица с последней парты, старательно выпалила:

   -- Спасибо!

   Все рассмеялись.

  -- А ну вас совсем, -- махнула рукой на детей бабушка и уставила блестящие стекла очков на Ксению Дмитриевну: -- Хотите, тут посидим, хотите, выйдем посидеть на террасе?

  -- На воздухе лучше, -- потянулась из мрачной комнаты Ксения Дмитриевна и толкнула перед собой широкую стек­лянную дверь, ведущую на террасу.

   Они уселись на крытой террасе друг возле друга в по­скрипывающих плетеных креслах.

   Со всех сторон их окружал старый хвойный лес, высокой стеной стоявший тут же, за палисадником, в каких-нибудь двад­цати шагах от дома.

   Красные стройные стволы сосен на всем пространстве леса равномерно чередовались с синими пышными елками, точно эле­гантные кавалеры в золотых мундирах и томные дамы в широчен­ных юбках, навсегда застывшие в неоконченной фигуре кадрили...

   Лес так и дохнул на Ксению Дмитриевну вечным сумра­ком, жуткой глубиной, безжизненным покоем так и заговорил ее раскрывшейся душе о бесконечности времен, о безгранич­ности пространств, о возможности жизни иной...

   И ей не хотелось ни слушать очкастую Марью Степанов­ну, ни самой говорить.

   Хотелось только сидеть, смотреть на лес и молчать, отды­хать больной душой, погружаться всем своим существом в кос­мическую материю, отдать себя во власть силам природы, един­ственно мудрым, раствориться в них без остатка.

   Вот где лечить свое безумствующее сердце!

   Вот у кого спрашивать от сумасшедшей любви совета!

  -- Ну, как же вы устроились в Москве? -- спрашивала Марья Степановна. -- Где служите? Много ли получаете? Хо­рошая ли у вас квартира или пока только одна комната?

  -- Устроилась я плохо... -- делала мучительные усилия над собой, чтобы отвечать, Ксения Дмитриевна. -- Вернее -- никак не устроилась... Нигде не служу... Никак не могу найти комнату... Витаю в воздухе... может быть, вы, Марья Степановна, поможете мне куда-нибудь поступить, на самое ничтожное жа­лованье, и расспросите у ваших знакомых, не найдется ли у них для меня какой-нибудь конурки, хотя бы темной?

   Лицо Марьи Степановны, когда она выслушивала эти сло­ва, вытягивалось, вытягивалось, вытягивалось.

   -- Как?! -- не верила она своим ушам. -- Вы еще нигде не служите? Вы до сих пор не могли отыскать себе комнату? Но вы ведь уже давно в Москве?

   90

   Ксения Дмитриевна повела темными бровями:

   -- Что же из того, что давно.

   Марья Степановна продолжала испуганно разглядывать Ксению Дмитриевну. Уж не рассчитывает ли она, чего доброго, поселиться у них на даче? С вещами она прибыла к ним со станции или без вещей?

  -- Да, -- спохватилась она с притворным участием. -- А где же вы оставили вашу кошелочку? Вы, кажется, приехали к нам с кошелочкой?

  -- Да, -- просто ответила гостья. -- Я с чемоданчиком приехала. Я его в столовой на подоконнике оставила.

  -- То-то, -- притворно успокоилась хозяйка. -- А то у нас тут насчет этого приходится держать ухо востро. Того и гляди стащут. В особенности, если в вашей кошелочке заподозрят что-нибудь ценное.

  -- Нет, там ценного ничего нет. Самые пустяки. Смена белья, полотенце, кусок мыла.

   Марья Степановна откинула седую голову на спинку крес­ла, вонзила очкатые глаза в дощатый потолок террасы и, чтобы заглушить поднимающийся из груди стон отчаянья, сдавленным голосом запела-замычала больше всего опротивевший ей за лето мотив "Вихри враждебные"...

   Она так и знала! Ксения Дмитриевна приехала к ним жить! "Смена белья"! "Полотенце"! "Кусок мыла"! Это как раз те предметы минимального домашнего обихода, с которыми пу­тешествуют по чужим квартирам эти нигде не прописанные, не имеющие "жилой площади" московские кочевники!

  -- Неужели же, -- заговорила она деревянным голосом в деревянный потолок террасы, -- неужели же никто из ваших друзей и знакомых не мог посодействовать вам в отыскании комнаты, в определении на службу?

  -- В том-то и дело, что нет, -- слабым голосом ответила Ксения Дмитриевна, не отрывающая глаз от манящего ее сум­рака леса.

  -- Ведь что-нибудь надо же есть! Где-нибудь надо же но­чевать! -- трудно спросило с одного кресла у потолка.

  -- Ем я большею частью по знакомым... -- трудно ответи­ло с другого кресла лесу. -- Сплю тоже... Вот сегодня, например, думаю просить разрешения переночевать у вас...

   -- Вих-ри враж-деб-ны-е... -- еще глуше и еще медлен­нее замычал революционный мотив в утробе старой, консер­вативно настроенной женщины.

  -- Конечно, если только это не очень вас стеснит, -- в смущении прибавила гостья.

  -- Тут дело не в стеснении... -- туго, слово за словом, вылезало из сдавленного горла хозяйки и на полдороге застря­ло, так и не досказав, в чем же тут дело.