-- Вы сюда стоять пришли? -- в то же время ворчливо спрашивала у стоявшей брюнетки низенькая, очень благообразная старушка с удобной палкой для ходьбы и с утиной раскачивающейся походкой, в синих больших очках и в черном чепце, похожая на жену священника, матушку-постницу. -- Здесь не бульвар! -- проговорила она грудным мужским одышливым голосом и продолжала раскачиваться, медленно идя дальше на своих трех коротких ногах. -- Стоять и кавалеров поджидать идите на бульвар! Там таких много! В зеленых шляпках...
Но вот на бескровно-смуглом лице брюнетки вспыхнул румянец, она нервно улыбнулась, сделала головой движение решимости и направилась прямо к блондинке.
С трудом протискиваясь против течения толпы, она так наклонилась одним плечом вперед и с таким видом вытянула шею, точно тащила за собой тяжелый воз.
-- И куда она прет?! -- раздавались на ее пути злобные вопли, сверкали волчьи взгляды. -- Скажите, пожалуйста, куда она прет?!
Но брюнетка в зеленом куполе не слышала ничего, не видела ничего.
-- Скажите, вы не Гаша? -- спросила она у блондинки задыхающимся от волнения голосом, и восковое желтое лицо ее под зеленой шляпкой сплошь покраснело, красивые томные глаза лихорадочно заблестели.
-- Гаша, -- утвердительно, нараспев, по-рязански, ответила блондинка, с совершенно ошеломленным, отставленным назад лицом. -- А вы откуда знаете, что я Гаша? -- спросила она недоверчиво и заползала струхнувшими глазами вдоль и поперек фигуры незнакомки.
-- Я Ксения Дмитриевна, помните, у которой вы до революции служили горничной? -- задрожав, запинаясь, нервно задергав кожей лица, быстро проговорила брюнетка.
-- Б-барыня?! -- во весь голос вскричала, точно выстрелила, Гаша с чисто деревенским откровенным восторгом и всплеснула руками...
-- Не говорите так, Гаша, не говорите, -- тихо и торопливо перебила ее Ксения Дмитриевна. -- Теперь барынь нету...
-- Ничего, ничего, -- заулыбалась обомлевшая Гаша. -- Это я так. По привычке...
И в Москве, на Трубной площади, на "Универсальном рынке", в самом оживленном ряду этого рынка, галантерейном, в воскресенье, в двенадцать часов дня, в хорошую осеннюю погоду, в ярком свете нежаркого сентябрьского солнца бывшая несколько лет тому назад горничной крестьянка Рязанской губернии Агафья Семеновна Афонина, прослезившись от радости, бросилась в объятия своей бывшей барыни, дворянки по происхождению, жены инженер-химика, Ксении Дмитриевны Беляевой.
Молодые женщины, обняв друг друга, слились в удивленном, стонущем поцелуе.
Ярко-красный платок и ярко-зеленая шляпка тесно прижались друг к другу, дробно затрепетали на месте над головами движущейся толпы, как две яркие весенние бабочки, радостно усевшиеся в погожий день на одном и том же острие кустика...
-- Гражданки, не заставляйте товар, проходите дальше! -- кричали на них из обоих рядов галантереи нервнолицые торговцы, скрюченно прыгающие внутри своих разукрашенных будок, как попугаи внутри клеток.
-- Пройдемте, барыня, на тот бульвар и там поговорим, -- предложила Гаша, красная, улыбающаяся, в веселых слезинках. -- Я так рада, что встретила вас, я так часто вспоминала про вас.
-- Гаша! -- негромко, но убедительно произнесла Ксения Дмитриевна, следуя вместе со своей спутницей к выходу с базара. -- Только вы, пожалуйста, не называйте меня барыней!
-- Хорошо, хорошо, -- проговорила Гаша и усмехнулась над собой: -- Я все забываю.
-- Не напоминайте мне о прошлом, о том времени, когда я была к вам так несправедлива, -- прежним голосом быстро продолжала Ксения Дмитриевна, с опущенным, суровым, взволнованным лицом.
-- Ну нет, -- весело и решительно возразила Гаша. -- Об вас я этого не могу сказать. Вы были для меня хорошей хозяйкой, не как ваша покойная матушка. Я никогда не забуду, как вы всегда жалели меня. Когда у вас дома вечерами засиживались гости, вы позволяли мне ложиться спать, не ожидавши, когда разойдутся гости. А на другой день вы приходили ко мне на кухню и помогали мне перемывать после гостей посуду.
-- Ого, вы даже это помните! -- рассмеялась Ксения Дмитриевна, опустив лицо в землю, чрезвычайно довольная.
-- А как же этого не помнить? -- тоном значительности
произнесла Гаша. -- Я все помню.
Они вошли через боковые ворота на Цветной бульвар, сели на садовую скамейку, продолжали возбужденно расспрашивать друг друга.
Проходившие той же аллеей бульвара деловые мужчины всех классов и возрастов, поравнявшись с их скамьей, вдруг осаживали шаг, как резвые кони, нарвавшиеся на неожиданное препятствие, и, скосив на молодых женщин большие, страдальчески обожающие глаза, продолжали идти другой, нежной, игривой поступью, как вальсирующие под музыку на цирковой арене лошади.
У Ксении Дмитриевны в руках был купленный на Трубном рынке фунт кислой капусты в протекающем кулечке. И, чтобы не испачкать капустным рассолом пальто, она сперва перекладывала кулечек в руках с боку на бок, потом положила его на доску скамейки рядом с собой.