Путь к золотым дарам

Он призвал на помощь даже не Шибле, а бога войны и разбоев, способного оправдать храброго и жестокого воина за всё. Соскочив с коней и выхватив мечи, Тлиф и его воины бросились вверх по склону. Каждый миг они ожидали града камней сверху. Но летели только стрелы, мало вредившие одетым в доспехи дружинникам. А пастухи при виде их тут же бросились отступать в лес. Преследуя беглецов, воины царевича оказались в соседнем ущелье. Тлиф досадливо ругался: бегать по горам за трусами ему сейчас меньше всего хотелось. Ни тебе славы, ни добычи. Не Доко ли их подослал — опозорить брата и отвлечь его от сокровищ? И тут воины услышали чистый, звонкий голос:

   — Тлиф-пират, твоей наградой буду я, Золотая Хозяйка Реки. Попробуй только доберись!

Все невольно обернулись. В верхней части ущелья стояла прекрасная девушка в зелёном платье с распущенными золотистыми волосами. Будь насмешница обычной смертной, а не речной богиней, Тлиф уже попробовал бы достать её из лука. А из-за её спины вдруг донёсся грозный топот множества копыт. Большое стадо горных туров появилось из леса и лавиной устремилось вниз по ущелью. В считанные мгновения одни дружинники были сбиты с ног и затоптаны, другие бежали прочь ещё быстрее туров, третьи искали спасения на склонах ущелья. И тогда на уцелевших сверху с грозным кличем обрушились пастухи.

Перед Тлифом вырос Шортан. Молодое красивое лицо пылало ненавистью, руки сжимали тяжёлый пастуший посох и акинак. Но не меньшей ненавистью горели глаза царевича в прорезях коринфского шлема. Какой-то оборванец посмел встать между ним и великим подвигом, между ним и властью! А боевое умение никогда не отказывало Тлифу, грозе моря Ахшайна. Под ударами его длинного меча разлетелся посох Шортана, кровью окрасились изорванный кафтан и разрубленная шапка. Отбивая меч обломком посоха, пастух пытался достать врага акинаком, но короткий клинок лишь разорвал на груди панцирь царевича. В голове у пастуха мутилось, кровь из рассечённого лба заливала глаза и всё лицо. Шортан зашатался, упал на колени. Из последних сил ударил акинаком в живот Тлифу, но тот отбил удар своим акинаком.

И тут, словно из-под земли, вырос покрытый рыжей шерстью лесной человек. С невероятной ловкостью он нырнул под руку царевича, заносившую меч для последнего удара, и обхватил его тело могучими руками. Костяная «секира», острая, как железо, прорвала и так уже повреждённый панцирь и врезалась в грудь, круша рёбра. Последнее, что увидели в-жизни глаза Тлифа, были красные глазки мезиля. И с той ненавистью, которая горела из-под его мощных надбровий, не могло сравниться ничто.

Швырнув наземь залитое кровью тело царевича, дикий человек огласил горы торжествующим криком — громким, пронзительным, страшным. Потом наклонился к Шортану, заботливо стер кровь ему с лица и сказал тихо:

— Жокоян думала, что ты тогда погиб. Я это знал от неё самой. Больше всех людей она любила тебя.

Произнеся это, лесной человек двумя лёгкими прыжками взобрался на крутой склон и исчез в чаще.

В домике под вишней Стратоник сказал мальчику:

   — Он убил человека, пока твоя мысль была в его теле. А ты мог бы и остановить его. Разве убивать приятно?

   — Нет. Противно, — встряхнул головой Иоселе. — И всё равно я бы и сам так сделал! Если бы кто мою маму... как Тлиф ту горянку... А Шортан? Царевич бы его убил, если бы не мезиль.

   — Вот ты и научился убивать, — вздохнул учёный. — Не научись только любить убийство, как Тлиф с братцами. Хуже этого — лишь стать безразличным к чужой смерти, убивать много и спокойно, как...

   — Как мой отец? Мама говорит, что тогда всё устроил рабби Захария, а не он.

   — Твоей маме так спокойнее думать.

   — И он не говорит и не делает ничего... ну, жестокого...

   — Это он у вас с мамой отдыхает от злых дел. Зло выматывает человека, особенно одинокого. Сейчас ты увидишь его... за работой. Только не нужно ни в кого вселяться, на сегодня и так хватит.

Стратоник достал бронзовое зеркало, покрытое с оборота магическими знаками, провёл над ним рукой. В зеркале появился город у моря, среди пальм и магнолий. Под стенами города кипела битва. Горцы, пешие и конные, яростно рубились друг с другом. Среди тех, кто держался ближе к городу, было немало людей в греческой и скифской одежде. Именно их теснили с тыла вышедшие из ворот легионеры. Была ещё кучка безоружных людей в белых плащах, которую сражавшиеся ближе к городу тщательно охраняли.

   — Гляди духовным зрением, — сказал учёный.

Мальчик увидел, как над сражавшимися носились на нетопырьих крыльях полдюжины демонов — жутких на вид, клыкастых, рогатых, с собачьими или змеиными головами. Они жгли воинов незримым пламенем, разили бесшумными молниями, травили ядовитым дыханием, и те падали, метались — обожжённые, задохнувшиеся, обезумевшие. Люди в белых плащах невидимыми ударами отбрасывали демонов, ставили на их пути преграды. Предводитель нападавших горцев, седой, израненный, сражался с дикой яростью, не жалея ни себя, ни своих воинов: им управлял засевший в нём демон. Иоселе содрогнулся, представив, что будет, если побоище перекинется в город.