Слава Тимуру, слава старому толстяку с доброй, детской душой. Сколько заботы и тепла он вместе с кашей вкладывал им. Не сосчитать.
Огонь из сухих веток радостно затрещал, будто вторя словам благодарности. Совсем скоро мелкие язычки разжирели, обернулись мощным костром, и Мар, наконец, расслабился, разомлел.
Сняв перчатки и маску, он бросил их на ближайший куст. Рубаха с влажными портками полетели туда же. Мощный торс, твердые как камень мышцы за время скитаний ие-кыла почти пропали, вместо них появились обтянутые кожей кости и по-мальчишески впалый живот.
Это не смущало парня. К сожалению многих раз в год такой бедой страдали все шаманы. Особенно тяжко приходилось так называемым нагвалям: баксам со способностями оборотней. Их хранители надолго завладевали человеческим телом и могли месяцами путешествовать по землям, драться с другими ие-кыла и бесчинствовать на просторах в свободе и вседозволенности. Иногда погибать.
Животный дух после этого оставался скитальцем без материальной оболочки, а души-осколки шамана переходили в миры, откуда они когда-то пришли, чтобы соединиться с вечностью или дождаться сансары.
Сидя на камне, шаман выдохнул. Он решил остаться на Ольхоне подольше. Восстановить силы и порисовать сны под шепот клена было сейчас как никогда важно.
Ольхон, точка соединения Вселенных — родина, без которой ему теперь не обойтись.
Что бы ни говорил люд Срединных миров, но холод и суровый климат нравился Мархи намного больше благодатных широт юга. С первым же заданием он попал в Калифорнию, землю солнца и безбрежного океана, но даже тогда, будучи подростком, знал, что такой рай ему не по душе. Здесь же в маленьком мирке баксов, он ощущал мощь и величие природы, крепость закаленных бессмертием духов.
Мар повернулся за подсохшей рубахой и ахнул. На плечах и спине его синели ушибы.
Количество синяков казалось достаточным, чтобы покрыть среднестатистический класс Сургуля из восьми человек. Самым заметным было пятно у левой почки, однако боль сосредотачивалась выше. Между лопаток, у позвоночника безумно ныло и чесалось. Видеть раны парень не мог, но решил, она загноилась. Или замерзшая плоть игралась с сознанием, подкидывая хозяину нелепые ощущения.
— Приду в поселение, попрошу Тимучина настойки, — высказался Мар, натянув через голову холщовую ткань рубахи.
Неясная тень поднялась с обратной стороны камня, на котором отдыхал Мар, и кивнула. Старик Асай вновь вернулся к внуку после многодневного отсутствия. Нельзя сказать, чтоб он исстрадался, разлегшись на подушках в призрачном мирке Дома Духов, но долг перед шаманом заставил вернуться к прежним обязанностям.
До путейцев Мархи дошел быстро. Место приземления ие-кыла оказалось не так далеко от селения, как предполагал кам. Полдня хватило, чтобы преодолеть небольшой перелесок чуть ниже стойбища и приблизиться к вратам-истуканам, защищающим шаманский народ от враждебных гостей.
После случая с Клубничкой нападений не наблюдалось, однако Тимучин строго-настрого приказал восстановить защитное поле заговором и поставить к старым еще троих свежевыструганных секвойных стражей.
Вот к ним-то Мар и подошел.
Тени под белесой мордой центрального истукана заскользили, губы будто бы сжались. Движения были незаметны, размыты, обычный человек их не увидал бы, но только не Мар. Тот знал повадки одухотворенных изваяний, поэтому поклонился.
— Цветочному богу салют. Не спрашивай, где меня носило: ие-кыла проснулся. Все на местах? Тимучин у себя?
Сэсэг, младший эжин морока и цветочной пыльцы, неопределенно хрюкнул. Потом издал икотный звук.
— Что? — встревожился Мар.
— Все спят.
— Не понял. День же.
— Спят все, говорю. Что-то неладное в поселке.
Шаман сжал губы почти так же, как ранее это сделал истукан, и быстро прошел мимо статуй к юртам. Шагов через десять остановился, вновь обратился к Сэсэг.
— Демоны? Люди? Боги? Кто приходил?
Грубо высеченное из дерева лицо повернулось вокруг оси столба, нахмурилось, вспоминая, что случилось в последние дни.
— Все свои, путейские, — нерешительно произнесло оно. — Хотя погоди. Из ненашенских был белый Ал. Один почему-то.
— Он еще там?
Морда поникла, черты лица потекли морщинами:
— Нет. Ушел с рассветом.
— Не догоню. Почти вечер, — буркнул себе под нос путеец и решительным шагом направился по белой, галечной дороге к юрте главы.
***
Восемь чернеющих лепестков земли пропали из виду, растворились, как только Ал начал спускаться в одну из долин. Дорога вела сквозь темный, освободившийся от зимнего покрывала пролесок к узкой тропе. Там внизу расстилались пологи с колючим кустарником, мхом и едва заметными в предутренних сумерках осколками скал. Даже здесь, на высоте слышался грохот полноводной бунтарки Сивир. Слева направо текла она змеей, то и дело совершая повороты и диковинные извилины.
— Когда все закончится, приду сюда снова с томиком Тагора. — Дал себе клятву странствующий кам и улыбнулся.
В голубых льдинах глаз появился победный огонек.