На следующее утро Мархи вылез из-под груды камней, в которую превратилась некогда величавая храмовая апсида, и решил прогуляться по окраине столицы. Голод — не тетка. Есть хотелось по-зверски, а с златыми князя он мог себе позволить не только кукурузную лепеху и козий сыр, но и вещи куда более изысканные.
— Брать морского окуня в речном княжестве — не лучшая идея, г-сударь.
— Мархи, — напомнил Мар свое имя миниатюрной блондинке и улыбнулся. — Что посоветуешь?
— Только что запеченную утку и кружку пенистой медушки.
— Сойдет.
Блондинка с напускной укоризной покачала головой и указала на лачугу в конце улочки.
— Туда.
Они пошли.
— Твоя? — поинтересовался шаман на полпути.
— Моя. Родненькая. А ты откуда? Где твоя хибарка?
— У меня нет дома, — признался Мархи, но увидев сочувствие в серо-зеленых глазах Амбросии, решил подмигнуть собеседнице, чтобы та не волновалась понапрасну (парню казалось, что бездомье — глупость, которая бередит душу только ему, а хорошеньким девушкам волноваться не обязательно). — Я живу в одном шатре с десятком целителей из моей деревни.
Амбросия остановилась и открыла от удивления рот.
— Жуть какая! Бедненький, г-сударь.
— Отстань, противная. Все хорошо. Лучше накорми ужином и расскажи, что с княгиней и останками Филиппы.
Девушка рассмеялась и кивнула.
В хижине, где она обитала, оказалось тепло и уютно. Отчего Мару несказанно полегчало, а напряженные мышцы расслабились.
На подоконниках, столе и лавках домишки были разложены кружевные салфетки. В левом углу располагались побеленная печь и высокие стопки фарфоровой посуды.
— Откуда такое роскошество?
Амбросия, покраснев, взяла пиалу и протянула Мару.
— Видишь трещину? Княгиня приказывает старье выбрасывать в помойную яму, а мне жалко. Собираю, отмываю и задешево продаю беднякам. Все лучше, чем есть с листьев лопуха или вовсе с земли.
Удивленный благоразумием служанки, Мар с интересом оглядел новую знакомую.
Маленькая, щуплая, с тонкими чертами лица и светлой, словно фарфоровой, кожей она теперь показалась ему очень привлекательной. Куда интересней, чем сутки назад, когда бегала по усадьбе в красном чепце и в маске благонравной дамы.
— Оставайся со мной, Мархи, — вдруг попросила Амбросия.
Мар попытался сглотнуть, но горло пересохло настолько, что напомнило пустыню в засушливый период.
— Прости, не могу, — почти шепотом произнес он и потупил взор.
— Понимаю. Ты нужен людям, да?
Шаман кивнул. В черных раскосых глазах застыла тоска и воспоминание о чем-то давно утерянном, неимоверно далеком. О семье.
— Не будем об этом. Садись. Сейчас принесу утку, и мы на славу поужинаем жирненьким мясцом.
— Спасибо, — расслабился гость и перевел тему: — Что с Филиппой? Амбросия открыла чугунную дверцу. Запах приправленного со специями мяса поплыл по комнатушке, буквально сшибая с ног.
— Княжну нашли вчера с началом сумерек. Сегодня планируют захоронить. Кожун приказала всей челяди молиться за упокой души золовки, а после собрать ее собственные вещи. Уезжает в столицу.
— А Филипп?
— Его княгиня с собой не берет. Сказала, что при родах не хочет видеть мужниного лица, а после них он ей подавно не нужен. И почему так… Кто ж их, княжат, разберет.
Аллегория правосудия
Деймос и Фобос медленно поднимались из-за утесов, разливаясь по планете Трио ржаво-коричневыми волнами света. На вершинах скал, которыми была покрыта древняя земля, красовались могучие шапки льда и снежного наста. Скрип, стон раздавался повсюду. Это планета трещала мерзлотой, остывая после жаркого дня. С каждым метром, уходящим в низины пологих или, наоборот, отрывистых склонов горы превращались в зеленые поляны, в густые заросли кустарника и реликтовых пихт. По впадинам разливались зеленовато-бурые речушки, кое-где ближе к поселениям людей красовались резными изгородями огородцы и фермы.
Куда бы вы ни пошли, какое селение на Трио ни посетили, на приступах к нему вас бы встретило кладбище. Средоточие почитания и уважения к предкам, оно внушило бы трепет и заставило задуматься о бренности маленькой, никчемной человеческой жизни.
И здесь в скромном ауле Мана история повторилась бы. С одной оговоркой. Места для живых было так мало, что мертвым его не хватило, и погост организовали на противоположной стороне горы.
Там же установили первую чарипню, которая до сих пор стояла среди могил чернеющим столетним осколком и время от времени принимала сменяющих друг друга чарипов. Периодичность была настолько странной, что ее не понимали ни в поселении, ни в ордене Четырнадцати богов. То ли подготовка новичков занимала столько времени, то ли ни один уважающий себя служитель не желал отправляться на край света, чтобы жить среди могил и одиночества. Когда умирал очередной чарип, и староста посылал в главную молильню своего представителя, старшие служители уверяли, что новый проповедник прибудет в аул через пару дней. Но пару дней затягивались на месяца, а нередко на года, и новоиспеченный чарип приходил, когда о нем почти забывали.