Путь 'Каравеллы'

"В маленькое отверстие можно увидеть большой зал, - догадался Валентин. - Как знать, может быть, этот кристалл - щель в неведомый мир? Но что это за мир?"

Огненные шары прочерчивали пространство. Голубые шары медленно двигались, описывая замысловатые траектории. Время от времени некоторые из них лопались, образуя ослепительные маленькие солнца.

Одновременно в голове Валентина стали вспыхивать вопросы, словно задаваемые кем-то со стороны. И он - так же мысленно - принужден был отвечать на них.

- Тебя именуют штурманом. Что означает этот термин? - звучал в мозгу вкрадчивый голос.

- Я прокладываю курс корабля...

- Так мы и думали! - В голосе, звучавшем в его мозгу, Валентину почудилось удовлетворение.

Голос умолк.

В кристалле, постепенно разрастаясь, забушевала спиральная туманность. То попеременно, то одновременно освещалась она двумя разноцветными светилами.

Внезапно Валентин почувствовал, что летит в открытом космосе.

Ни закричать, ни изменить направление полета штурман не может, хотя и пытается. Он несется словно щепка в бурной реке, подчиняясь чужой воле.

...Это траектория, по земным понятиям, немыслимая. Невозможная не только с точки зрения человеческого разума, но и с точки зрения любого компьютера, созданного землянами. Траектория, в каждой точке которой кривизна меняется, судорожно пульсируя, в течение исчезающе малых долей секунды. Траектория, которую можно сравнить разве что с чудовищно искореженной спиралью, если предположить на миг, что у нее появилась способность самостоятельно перемещаться в пространстве.

Он летит и летит, с каждым витком, с каждым мгновеньем приближаясь к кораблю. Вот перед самыми глазами мелькнули литые изогнутые поверхности корабля, слабо и неравномерно светящиеся на фоне черного пространства. Краткий миг, похожий на обморок, - и штурман внутри "Каравеллы".

Самым тяжким было: ходить среди своих, выполнять обычные обязанности старшего штурмана и не надеть возможности крикнуть во весь голос о том странном и страшном, что с ним происходит.

Чужая воля требовала, чтобы штурман изменил курс корабля. Изменил тайком, никому об этом не сообщая, чтобы остальные не смогли помешать ему в этом.

Прошло еще несколько дней, и штурман вдруг явственно почувствовал, что сходит с ума. А чем иначе объяснить, что он ощутил себя в двух точках одновременно?..

Вот он, штурман Валентин Орленко, стоит в своем рабочем отсеке перед сумматором и ловит непослушными, трясущимися от последних переживаний руками узкую пластиковую ленту с выкладками, которая серой змейкой выползает из дешифратора.

И в тот же самый миг - оставаясь в штурманском! - Орленко ощутил себя столь же явственно в энергетическом отсеке.

Старшего энергетика Ольховатского в отсеке еще не было, но он должен появиться с минуты на минуту. Его дублер рисовал ежедневную диаграмму распределения энергии по отсекам "Каравеллы".

Штурман Орленко ощущает себя небольшим комочком серого вещества, который проник сюда, в энергетический.

И пока тот, первый штурман, находящийся на своем рабочем месте, штурман-1, всматривается в узкую перфоленту, пытаясь разобраться в калейдоскопе цифр, штурман-2 медленно проплывает над самым полом энергетического отсека.

В рубку вошел Ольховатский.

- Владимир Николаевич! Я уже заждался, - воскликнул дублер и ушел.

Тем временем невзрачный комок серого вещества перемещался в чаще энерговодов - разнокалиберных кабелей, которые наподобие щупалец морского чудища тянулись от главной энергетической установки корабля - "Катеноида" - в разные отсеки "Каравеллы".

- Этот энерговод куда ведет? - властно спрашивал, отдаваясь ломящей болью в висках, неслышимый голос. И штурман послушно отвечал - тоже, разумеется, мысленно:

- В оранжерейный.

- Этот?

- В астроотсек.

- Этот?

- В камбуз...

Владимир Николаевич продолжал заниматься пультом, ничего не подозревая.

- Этот? - отдалось в мозгу.

- В штурманский.

Комок всколыхнулся и замер у толстого, покрытого мохнатой изоляцией кабеля, похожего на лиану из оранжерейного отсека.

Валентин почувствовал - сейчас произойдет ужасное. Комок пережег поначалу нить, ведущую к аварийной системе. Затем коротко и беззвучно полыхнуло пламя, почти невидимое в свете источающих дневное освещение панелей, и энерговод, ведущий в штурманский отсек, оказался перерезанным.

Комок, скользя вдоль плинтуса, не спеша направился к люку, толкнул его и вылетел в коридорный отсек.

Ольховатский, который все еще занимался приборами, ничего не заметил.

ПРОПАЖА

Задержавшись, Ольховатский опоздал к обеду. Оставалось одно - пасть в ноги коку. Дело усугублялось тем, что Либун дулся на него с той поры, когда Владимир столь неудачно раскритиковал стихи "одного его приятеля".

Поев, Владимир поблагодарил кока и поднялся из-за стола.

- Погоди-ка, - сказал Либун. - Я должен сказать тебе кое-что.

- Слушаю.

- Ты обратил внимание на сегодняшний обед?

Ольховатский пожал плечами.

- Обед как обед. То есть, - поправился энергетик, - твой обед великолепен, как всегда.

- А ты ненаблюдателен, старший энергетик. - Грустная улыбка тронула губы кока.