Путь 'Каравеллы'

Дмитрий Анатольевич наблюдал за работой реаниматора, время от времени делая указания. В одной из гибких прозрачных трубок, прильнувших к вене штурмана, врач заметил золотистую жидкость, пронизанную пузырьками. Ни с какой другой жидкостью спутать ее было нельзя.

- Откуда у нас сок трабо? - удивился врач.

- Кок принес.

- Только что?

- Нет, час назад, когда ты был на вызове.

Валентин вздохнул и открыл глаза. Он что-то забормотал. Дмитрий Анатольевич прислушался.

- Оранжерейный... аннигиляционный... астроотсек... камбуз... - бормотал штурман.

- Валя, что с тобой? - сказал врач и взял его за руку.

Штурман вздрогнул, умолк на полуслове. Глаза его забегали по комнате, приобретая все более осмысленное выражение.

- Это вы, Дмитрий Анатольевич? - спросил он слабым голосом.

- Я, я, голуба душа, - обрадованно ответил врач.

Манипулятор подался немного назад. Теперь главную роль играл не он, а врач.

- Я... у себя?

- А где же еще, голуба? Дома ты.

- Я только что здесь появился?

- Как это - только что? - поднял брови Дмитрий Анатольевич. - Мы с ним, - кивнул он на манипулятор, - уже минут двадцать с тобой возимся.

- Неправда! - выкрикнул Валентин... - Зачем вы говорите неправду? Минуту назад меня здесь не было.

- Был, был ты здесь, голуба душа, - спокойно ответил Дмитрий Анатольевич: за свою долгую практику ему пришлось повидать всякое. - Где же тебе еще быть?

- Я... только что - был во всех отсеках "Каравеллы", - запинаясь, проговорил штурман.

- В каких, в каких отсеках?

- Во всех сразу!

- Рассуди сам, голуба. Чтобы объехать все отсеки корабля, тебе не хватит и недели.

- Говорю же - я был в них одновременно!

"Расщепление сознания. Типичная картина", - подумал Логвиненко и покачал головой.

- Что ты чувствовал при этом?

- Не могу я объяснить! - с отчаянием произнес штурман.

- А все-таки, все-таки, голуба, опиши свое состояние, - настаивал врач. - Это очень важно.

Глаза штурмана блеснули. В них снова заполыхал огонь недавно виденного.

- Я наблюдал все отсеки изнутри... одновременно... Они как бы накладывались друг на друга, но не мешались... И я смотрел на них, но как бы чужими глазами. Непонятно?

- Продолжай.

- Я был у астробиологов... Наблюдал Алю близко, как вас сейчас... Но странно - она показалась мне чужой, незнакомой. Как бы существом с другой планеты.

- А другие?

- И другие были чужими.

- Что скажешь, голуба? - обратился Дмитрий Анатольевич к манипулятору.

Однако машина безмолвствовала: в ее диагностической памяти, в ее картотеке подобных признаков болезни не значилось.

Врач прошелся по комнате.

- Ну а что же ты делал там, во всех отсеках... одновременно?

- Только одно. Меня интересовало, как работа каждого отсека влияет на курс "Каравеллы". Но, понимаете, Дмитрий Анатольевич, это интересовало не меня, а кого-то постороннего, который смотрел на окружающее моими глазами.

- Нет худа без добра. Выходит ты, голуба душа, побывал сразу во всех отсеках... - попытался обратить все в шутку врач.

- И не только в них.

- А где ж еще?

Рассказ штурмана врач выслушал с величайшим вниманием, а манипулятор по его знаку записал сбивчивую речь Орленко на магнитную пленку.

Штурман рассказывал, закрыв глаза.

...Стая быстрых капель приблизилась к роще. Закружила хороводом вокруг деревьев. Быстрее, быстрее, еще быстрее! В ритме вращения сонмища капель знаки на коре стали изменяться все быстрее. Теперь штурман мог бы поклясться, что эти знаки, за которыми он еле поспевал следить, напоминают ему цифры и математические символы, которыми пользуются земляне.

Внезапно с одной из веток сорвалась молния. Жало ее было нацелено в стремительно пролетающую мимо каплю. Валентин вскрикнул: ему показалось, что комочек живой плоти будет сейчас убит наповал, испепелен, повержен наземь. Но нет! Несмотря на то что острие молнии угодило прямо в каплю, та как ни в чем не бывало продолжала кружиться вокруг дерева.

С других ветвей стали срываться точно такие молнии, каждая ударяла в пролетающую каплю, и ни одна из них не погибла...

Штурман умолк.

- А потом? - спросил врач.

- А потом я потерял сознание, - сказал Валентин. - И очнулся только благодаря вам. И ему, - показал он на реаниматор.

- Ты пока успокойся, голуба душа, - сказал Дмитрий Анатольевич. - В твоем положении волноваться крайне вредно. А воображение у тебя живое. Тот случай, когда поэт сказал: "Как часто силой мысли в краткий час я жил века, и жизнию иной, и о земле позабывал..."

Штурман оживился:

- Кто это?

- Угадай! - сказал Дмитрий Анатольевич, обрадованный возможности как-то отвлечь Валентина.

- Сейчас попробую, - сосредоточился штурман. - Сначала нужно определить эпоху, в которую были написаны стихи. Хотя бы приблизительно. Ну, это несложно. "...И о земле позабывал..." - повторил он задумчиво.

- Ну, ну! - подзадорил врач.

- Речь идет о том, что автор мог позабыть землю, взятую в целом, как планету. Значит, стихи написаны уже в космическую эру, после полета Юрия Гагарина. Верно?

- Сначала тебя дослушаю.

- А, знаю. Это Либун написал!

- Либун? - Врач чуть не подпрыгнул от неожиданности.

- Вы что, кока нашего не знаете?

- А разве он пишет стихи?