Читаем Путь хирурга. Полвека в СССР полностью

Я не думал, что Ирина ждала меня все те три года. Она сама говорила год назад, что хотела выйти замуж. Но вспоминал я ее много раз — она оставила в моей душе глубокий след и нравилась мне больше всех моих знакомых женщин. Хотя, кроме поцелуев, между нами ничего не было, но моя память хранила ее ближе других. Что это было — родство душ? Не знаю, но что-то неуловимо близкое. Интересно, что же происходит с ней теперь? Я хотел, но все же боялся узнать и с некоторым трепетом набрал ее телефонный номер:

— Ирина, это Володя, я вернулся в Москву, — голос мой немного дрожал, не знаю почему.

— Я узнала тебя. Здравствуй. — «Ага, все-таки узнала!»

— Ты узнала меня? — от растерянности я говорил не то, что само просилось.

— Узнала, — ее голос тоже был какой-то неспокойный, будто она волновалась.

Я выдавил из себя:

— Ну, как ты живешь?

— Хорошо, я закончила университет.

Раз она в первую очередь заговорила об университете, то, может, не вышла замуж. Все-таки надо узнать побольше.

— Чем ты занимаешься?

— Устраиваюсь на работу.

Пожалуй, эта линия разговора все дальше отодвигается от замужества. Надо узнать еще больше.

— Что еще нового? — я все время спрашиваю, как дурак, не могу сойти с вопросов; ей это могло надоесть. Она сказала:

— Нового? Много нового, — так и есть, послышалась легкая интонация раздражения вопросами; надо мне менять линию разговора. Тогда я отчаянно брякнул:

— Могу я видеть тебя?

— Тебе этого хочется? — теперь она задает дурацкие вопросы.

О, великий Грэм Белл, неужели ты изобрел телефон для того, чтобы люди вели идиотские диалоги?!

— Конечно, хочется, — я уже наступал, как шахматист, захвативший инициативу.

— Если хочешь, приезжай.

— Когда?

— Ну, приезжай сейчас…

Я мигом сбежал вниз, сел в машину, и поехал. Нет, не поехал — я помчался, я устремился, я полетел. Спасибо милиции, что не остановила меня за нарушение скорости и, главное, не задержала. Я летел на крыльях ожидания: она сказала «приезжай сейчас» — значит, нет ни мужа, ни детской кроватки, никаких препятствий. От волнения и растерянности я еще не понимал, что уже выиграл самую сложную в моей жизни игру — мою любовь. На пятый этаж без лифта я взлетел в несколько прыжков. Только у двери слегка заробел. Она улыбнулась мне той своей улыбкой, которую я помнил все годы…

…Через месяц она стала моей женой.

Я многого не помню из того, что происходило вокруг меня в тот период времени. Я ходил на работу, я дежурил, я производил какие-то действия, из которых получались какие-то дела, но я не помню — какие. И опять я писал стихи Ирине:

Мы все безвольнее больных,Когда желанием объяты;Владея волей за двоих,Легко заставила меня тыС волненьем думать о тебе,Ласкать мечту стихов улыбкой…Ты так вольна в моей судьбе.Как виртуоз владеет скрипкой.Отдавши волю за любовь,Согласен впредь во всем с тобой я,С одним условием — чтоб вновьОбрел я страсть взамен покоя.

Каждый день после работы я мчался на машине взять Ирину с работы — она стала референтом в иностранном отделе Академии сельского хозяйства — ВАСХНИЛ. У меня всегда были с собой приготовленные мамой бутерброды, пирожки и кофе в термосе. Мы ехали куда-нибудь за город, гуляли, а потом целовались, целовались. Мы были одни, а вокруг пустота. Все было только — вихрь нашей любви.

Мир остановился для нас в нашем вихре чувств. Мы сами не сразу осознали генеральное изменение в нашей жизни — супружество. Мы не были дураками, но были слишком сильно влюблены. Я доминировал в том вихре и закрутил Ирину настолько, что она невольно поддавалась мне во всем. Для нас не существовало ничего, кроме нас самих, и мы даже не думали о том, чтобы делать формальную свадьбу. Нам хотелось быть вдвоем, только вдвоем; мы не понимали — зачем это надо исполнять ритуал гражданской регистрации брака в ЗАГСе, а потом сидеть за свадебным столом, тоскуя от присутствия многих людей, пусть даже и близких. Ну, а к тому же: куда бы мы съехались после свадьбы?

Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное