Читаем Путь хирурга. Полвека в СССР полностью

Первым делом надо сказать родителям и вместе с ними что-то решать. Они тоже были в некоторой растерянности — все из-за неустроенности нашего быта. И вот я впервые привел Ирину в наш дом — познакомить с родителями. Поднимаясь по грязной деревянной лестнице на второй этаж, она смотрела на все с тем же чувством растерянности — она еще никогда не видела такого бедного дома. И такой тесной комнаты она тоже не видела. Ирина росла в относительно благополучной писательской семьс, они и все их знакомые жили в намного более приличных условиях. Я ласково поддерживал ее, старался хоть как-то ободрить. Глядя вокруг ее глазами, я стеснялся неустроенности нашей жизни — она еще больше усугубляла неуверенность в будущем. Но родители были на высоте, особенно мама — она сделала все, чтобы Ирина чувствовала себя в своей семье.

Мама никогда не была практичной, но каким-то образом умела находить выход из любого положения. И на этот раз она тоже сделала невозможное: договорилась вскоре со своей старшей сестрой, Тоней, у которой были две комнаты в большой коммунальной квартире в центре Москвы, чтобы мы все временно переехали к ней, обменявшись жильем на полгода-год. А там видно будет.

Пора мне было подумать не только о своем будущем, но и о будущем своей семьи. Я пошел к Языкову, с которым у меня уже были очень доверительные отношения:

— Дмитрий Ксенофонтович, теперь я женатый человек.

— Знаю, слышал — наши бабы мне донесли. Все они об этом говорят.

— Как они узнали — я им не рассказывал?

— Бабы всегда все знают.

— Я пришел просить у вас тему для кандидатской диссертации и узнать — могу ли я подавать в аспирантуру?

— Тема у меня есть — хирургическое лечение привычного вывиха плеча. Благодатная тема.

Тема действительно была «благодатная» — когда происходят многократные вывихи в плечевом суставе, это называют «привычным вывихом». Тема для диссертации очень конкретная и мало разработанная: в то время еще немного было научных статей об этом и не было диссертаций. Но для меня в этом была одна загвоздка — в клинике лечили привычный вывих методом прежнего шефа, профессора Фридланда. Языков предложил его идею, но этого мне не сказал. Если без разрешения автора метода я буду описывать в диссертации то, что он предложил, я могу оказаться в неловком положении — обойти автора было бы некрасиво. Что делать? Я быстро думал: «Спросить об этом Языкова или не спрашивать?» И решил поговорить о тактике с Ксаной — доцентом Винцентини. Все знали, что годы назад, когда был арестован ее муж Сергей Королев, она была любовницей Фридланда. Может, она поможет связаться с Фридландом? Пока я сказал шефу:

— Очень интересная тема, спасибо.

Языков был явно доволен, что я не задаю лишних вопросов. Сам он почти никогда не упоминал имя Фридланда и не очень любил, если при нем это имя упоминали. А я, к тому периоду моей жизни, уже усвоил рациональное правило поведения: никогда не задавай лишних вопросов о взаимоотношениях других людей, это может только повредить. Он продолжал:

— А вот насчет аспирантуры, так это может оказаться непросто. Я-то возьму тебя с удовольствием, но партийный комитет станет возражать — они рекомендуют только членов партии. Надо подумать, как их обойти.

Тот важный разговор дал мне надежду на продолжение карьеры, но все-таки оставил в душе осадок неудовлетворения: как много интриг в уважаемом мной ученом мире!

Теперь надо было срочно переезжать на новое временное жилье и как можно скорей составлять план диссертации. Мы с родителями начали переезд. Вдруг позвонила Ирина, она плакала и была в панике:

— Ой, приезжай скорей — меня чуть не убил кусок упавшей с потолка штукатурки.

Я кинулся к ней. Она, испуганная, сидела в углу, а на потолке зияла большая дыра — их квартира была на последнем этаже, крыша промокла, и упал громадный пласт потолка. По счастливой случайности он не задел Ирину. Я представил себе, какой ужас она пережила, схватил се в охапку и привез на новое, еще не устроенное жилье. Так началась, наконец, наша совместная жизнь.

Надо было зарегистрировать наш брак — ребенок должен быть законнорожденным. Мы думали об имени и договорились: если будет девочка, назовем Женя, в честь ее покойного отца; а мальчика назовем Владимиром, чтобы был Владимир Владимирович, так звали моего покойного деда (его очень любила моя мама). Прямо из ЗАГСа родители пригласили нас в старый роскошный ресторан «Гранд-отель», напротив музея Ленина. Тот отель с рестораном давно снесли, а жаль памятника доброй богатой старины.

Пятого января 1958 года Ирина родила сына. Было около часа ночи, я сидел в посетительской, через две комнаты от родовой. На секунду мне послышался какой-то писк, но я не придал этому значения. Дежурная врач-акушер знала, что Ирина — жена доктора. Приняв роды, она вышла ко мне:

— Ну, слышали?

— Слышал что?

— Голос вашего сына.

— Сын… какой он? — я не знал, что сказать, и спросил от растерянности.

— Какой? Без дефектов, — ответила дежурная.

Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное