Путь кинжалов

Высокие черепичные крыши и каменные мостовые поблескивали от влаги. Дождь был не очень сильный, но порывистый ветер не слишком-то побуждал к прогулкам. Женщина, подгонявшая стрекалом быков, казалась столь же невозмутимой, как и ее упряжка, но остальные прохожие спешили, зябко кутаясь в плащи и надвигая капюшоны. Торопились и носильщики портшезов, по большей части отмеченных трепещущими на ветру флагами кон. Однако непогода не смущала не одну лишь погонщицу быков. Высоченный айилец стоял посреди улицы, недоверчиво уставившись в небо: он был ошарашен до такой степени, что уличный воришка срезал у него с пояса кошель и улизнул, так и оставшись незамеченным. Женщина в развевающемся плаще, с высокой, замысловатой прической, указывавшей на принадлежность к знати, брела, с веселой улыбкой принимая на лицо дождевые капли, хотя, быть может, ей впервые в жизни случилось идти пешком. Из дверей лавки благовоний выглядывала недовольная купчиха. Ее можно было понять: в такой денек торговля идет не слишком бойко. Даже зазывал и тех на улицах поубавилось, хотя некоторые все же пытались затащить прохожих под навесы, сооблазняя чаем и мясными пирогами. Впрочем, угостившийся нынче таким пирогом вполне заслужил бы полученное после того несварение желудка.

Пара поджарых бродячих псов, выбежавших из бокового переулка, принялись лаять на повозку, и Кадсуане сочла за благо опустить занавеску. Собаки, как и кошки, каким-то образом ощущали способность женщин направлять Силу, но, кажется, считали этих женщин теми же кошками, только ходящими на неестественно длинных ногах.

Сестры, сидевшие в экипаже напротив Кадсуане, продолжали беседу.

– Прошу прощения. – Дайгиан склонила голову, так что украшавший ее длинные черные волосы лунный камень качнулся на тонкой серебряной цепочке. Одергивая темную, с белыми разрезами юбку, она говорила торопливо, словно опасалась быть прерванной. – Прошу прощения, но тут без логики не обойтись. Если мы признаем затянувшуюся жару одним из ухищрений Темного, то перемена погоды – дело иных рук. Он бы не стал менять свои планы. Можно, конечно, возразить, что он просто решил заморозить или затопить мир, а не испечь его. Но зачем это могло ему понадобиться? Продлись жара дольше, чем до весны, она унесла бы не меньше жизней, чем дожди или снегопады. Нет, логика свидетельствует о том, что здесь замешана другая сила.

Неуверенная, извиняющаяся манера выражаться, присущая этой пухлой женщине, порой вызывала досаду, но ход ее рассуждений Кадсуане, как всегда, находила безупречным. Вот бы еще ей знать, кто же именно приложил руку к перемене погоды и с какой целью?

– Спорить не стану, – отозвалась Кумира, – хотя я предпочла бы надежное свидетельство в одну унцию целому центнеру пресловутой логики Белых.

Принадлежавшая к Коричневым, эта миловидная женщина с коротко стриженными волосами отнюдь не отличалась характерной для ее Айя рассеянностью и отрешенностью от мира. Она была практична, наблюдательна и никогда не погружалась в раздумья настолько, чтобы потерять представление о реальности. Заговорив, Кумира примирительно коснулась рукой колена собеседницы и улыбнулась, ее проницательные, голубые глаза потеплели. Шайнарцы в большинстве своем славились обходительностью, и Кумира всегда беспокоилась, как бы кого не обидеть. По крайней мере случайно.

– Лучше, – продолжила она, – используй свой ум, чтобы найти способ помочь сестрам, которых удерживают айильцы. Уверена, если тут вообще возможно что-то придумать, тебе это удастся.

– Они заслужили свою участь, – фыркнула Кадсуане.

Саму ее, как и ее нынешних спутниц, к айильским палаткам не подпускали, но некоторые из дурочек, присягнувших ал’Тору, побывали в широко раскинувшемся становище и вернулись сами не свои. Они то бледнели, то зеленели, разрываясь между приступами ярости и подступающей тошнотой. В другое время и Кадсуане не спустила бы никому оскорбления достоинства Айз Седай, чем бы оно ни оправдывалось, но сейчас дело обстояло иначе. Ради достижения своей цели она готова была выгнать всех сестер Белой Башни голыми на улицу и всяко не собиралась беспокоиться о судьбе женщин, едва не испортивших замысел.

Кумира открыла рот, думая возразить, но Кадсуане, не позволив ей вставить и слова, спокойно продолжила:

– Возможно, им и вправду придется основательно похныкать, но сомневаюсь, что всех пролитых слез будет достаточно, чтобы смыть их вину. Попадись сейчас какая-нибудь из них в мои руки, я, пожалуй, сама отдала бы негодницу айильцам. Забудь о них, Дайгиан, пусть твой превосходный ум послужит той цели, о которой я говорила.

Услышав похвалу, бледная кайриэнка зарделась от удовольствия. Благодарение Свету, в этом смысле она не исключение среди прочих сестер. Кумира сидела с неподвижным лицом, сложив руки на коленях. Весь ее облик говорил о послушании – в данный момент. Мало что могло бы сделать Кумиру покорной надолго. Вдвоем они представляли собой как раз такую пару, какая и требовалась Кадсуане.