Путь колеса

Он пережил восстание в Лондоне и перемену власти. Он легко осилил лозунг: «Война дворцам, мир хижинам»! Он нашел его совершенно правильным. Впервые он дал себе отчет в том, что он — пролетарий. В день отмены привилегий он ходил по улицам и с теплым чувством провожал красные войска на фронт, который начинался в предместьях.

Первая бомба, сброшенная в Лондон правительственным летчиком, была им воспринята как гнусная несправедливость. Какой-то человек, наблюдавший вместе с ним падение дома, сказал ему:

— За это преступление они еще ответят…

Даррель сочувственно кивнул головой. Он думал так же. Разница была та, что его собеседник имел в виду отдаленную месть от руки потомков, а Даррель снова вспомнил о нескольких килограммах гелидия, которые можно было пустить и по этой линии.

Лондон оказался слишком большим городом, чтобы его можно было разрушить целиком. Бомбардировка оставила на его карте заштрихованные ядовитые места, разбросанные беспорядочно, как ржавые пятна на металлической пластинке, на которую брызнули кислотой.

Население уплотнилось в уцелевших кварталах. Голод и ядовитые испарения гнали его вон из города. Отрава, подымавшаяся с озер, проникала в дома с ветром, с водой, с пищей, добытой из зараженных кварталов. В брошенных жилищах накапливались трупы. Туннели подземной дороги сохранились, позволяя проникать из района в район. Если на какой-нибудь станции долго не показывались пассажиры, ожидающие поезда, это значило, что их не будет и впредь и наверху остались лишь развалины и зеленая вода. В следующий раз поезд проходил мимо станции не останавливаясь.

Даррель отыскал для лаборатории подходящий подвал. У него явилась охота работать. Он торопился, боясь за свою жизнь. Когда-то, попав с аэропланом под обстрел, он сказал Анне, что не имеет права умереть раньше времени. Тогда в его словах были достоинство и добросовестное раздумье.

Сейчас, увидев свою жизнь в опасности, он без всякого достоинства лазил в выгребные люки, если слышал вблизи шум обвала и, ложась спать, заставлял Анну дежурить, чтобы разбудить его при первой тревоге.

В его лаборатории появился новый предмет: металлический остов колеса, постепенно заполняемый серым составом, похожим на цемент. Его работа сосредоточилась около этого колеса. Ради него он забросил все предыдущие опыты. Это колесо он прятал в особый футляр и брал с собой, когда лазил в люки во время тревоги.

Он честно работал и, выходя в коридор покурить, отмеривал себе время по часам. Проголодавшись, он требовал пищи. Анна следила за тем, чтобы он чаще мылся и менял белье, и была довольна, что он занялся делом.

Постепенно зона разрушения стабилизовалась. Стало известно, что запас перманентных бомб, отпущенный Роденом реакции, кончился. Оказалось, что этот ученый работал на обе стороны и в начале войны снабдил и белых и красных одинаковым количеством бомб. Он назвал это соблюдением нейтралитета. Разница получалась та, что красные избегали разрушать города, считая их население своими союзниками, в то время как белые не имели оснований щадить их. Роден, если б даже и хотел, ничем уже не мог бы помочь реакции, ибо его берлинская лаборатория, также как и он сам, находилась в руках красных.

Самая главная беда миновала город. Оставался артиллерийский обстрел, который по сравнению с бомбами Родена казался безобидной музыкой. Город решил почиститься. Однажды в подвал к Даррелю заглянул инспектор квартала.

— Все на уборку трупов! — крикнул он, открыв дверь. — Выходите все, кто есть…

Анны не было дома. Даррель, занятый работой, не отозвался. Инспектор прошел внутрь комнаты и увидел высокого запущенного старика, который при тусклом свете трудился около серого предмета, похожего на точильный камень. Он тронул старика за рукав.

— Идемте, гражданин. Нас ждут…

Старик повел себя странно. Он вздрогнул, быстро повернулся к инспектору и прежде всего заслонил собой серый предмет. Лицо у него было яростное и испуганное. Он хотел говорить, но не находил слов. Он вел себя как клептоман, схваченный за руку. И также как пойманный клептоман, он скоро протрезвел.

— Успокойтесь! — сказал инспектор. — Ваше точило останется при вас. Никто его не тронет.

Инспектор был озадачен. Гражданин имел странный вид. Однако руки и ноги у него были в порядке. Он годился для того, чтобы вместе с другими обойти этажи и вытащить мертвечину.

Когда Даррель понял, чего от него требуют, он покачал головой и отказался идти куда бы то ни было.

— Мое время дорого, — сказал он с простотой, которая инспектору показалась забавной. — Вам придется обойтись без меня.

И так как инспектор заметил ему, что отлынивать от общей работы непохвально, он рассердился.

— Вы сами не догадываетесь, чего вы от меня требуете. Я не могу уйти отсюда. Через восемнадцать минут мне надо будет повернуть колесо на один градус против теперешнего положения. Нижний сегмент, который у меня сейчас погружен в закрепитель, выйдет наружу для просушки. Если я этого не сделаю и сегмент пробудет в ванне дольше чем надо, произойдут события чрезвычайно неприятные.