Путь колеса

— Скучно стало? — спросила она, переходя в нападение. — Удивительное дело: вам всегда, как деньги платить, скучно делается…

— Не в этом дело, Маб, — грустно возразил Смелт. — Можешь мне верить. Но всегда, когда женщина вот так говорит о деньгах, мне не по себе.

— А как же о них говорить?

— Мягче. Без нажима. Не так жестко. Как ты не понимаешь, что от грубого слова пропадает чувство…

— Ну? — смеялась Маб. — Пропадает чувство?

— Погибает иллюзия…

Смелт говорил об этих вещах слезливо, но Маб смотрела на него с искренним весельем, и взглянув в ее открытый рот, он смолк и осознал действительное положение вещей.

— И потом, — сказал он, меняя тон и подходя к делу с новой стороны, — шесть монет — откуда такая цифра? Сейчас три, три с половиной — красная цена.

— Ладно! — сказала Маб. — Пусть будет по-твоему. Но только скорее. Плати за вино. Идем.

Она взяла его за рукав. Но Смелт и на этот раз не последовал за ней.

— Скорей? — переспросил он, снова обиженный. — Нет, так я тоже не могу.

Маб постояла минуту около него, но так как он укрепился в настроении обиды, она снова села.

— Ну, и заводиловка с тобой, прости господи!..

Вскоре ей стало ясно, что она даром теряет время около Смелта. Смелт не удерживал ее. Разговор с Маб причинил ему страдание. Он протрезвел после этого разговора и потерял охоту сидеть в кабаке.

— Такова любовь… — с горечью говорил он Скрубу по дороге в «Шарлотту». — Вы хотите человеческих отношений, а вам подсовывают физиологию и просят не задерживаться.

— Ее время рассчитано, — возразил Скруб из желания противоречить. — Сейчас ее рабочие часы. Ей не до нежностей. Что бы вы сказали, если б к вам в контору в приемные часы явился человек и стал бы декламировать самые лучшие стихи?..

— Я не осуждаю Маб, — сказал Смелт. — Она даже лучше других. В ней все наружу. Гораздо хуже, когда вы разглядите то же самое лишь впоследствии. Приходите ко мне в бюро, вы увидите, какими ласковыми могут быть иногда женщины, даже самые недоступные…

Возможно, в последних словах Смелта не было никаких личных намеков, но Скруб, вспомнив, что Анна также бывала в его бюро, встрепенулся.

— Вам лучше не говорить о женщинах, — сказал он сердито. — Даже самые простые чувства вы изображаете черт знает как. А ведь есть женщины с очень сложным характером. Есть женщины с душой такой утонченной, что вы себе и представить не можете…

— Почему же это я не могу их себе представить? — обиделся Смелт. — Я могу представить себе все что угодно.

Он понял причину раздражения Скруба и длительно посмотрел на него.

— Я могу представить себе все что угодно, — повторил он жестко. — И я видел сотни примеров. Некоторые молодые женщины приходят в Лондон пешком с очень гордым видом. Но впоследствии с ними происходят перемены.

Когда Скруб находился в спокойном состоянии, он неплохо объяснялся на английском языке. В сердитом состоянии он забывал сразу все английские слова и ругался по-скандинавски. Он сказал Смелту несколько слов, которых тот не понял, и не прощаясь свернул в сторону.

У себя в комнате он отлежался, остыл, прислушался к шагам за стеной. Шаги были тяжелые, не те что раньше. Неразборчивый голос, как голос громкоговорителя, пробивающийся через вату, послышался ему на короткое время и смолк.

Скруб пошел узнавать, что это означает. В комнате рядом с ним жил теперь Брисбен. Брисбен и Анна обменялись комнатами. Он не понял мотивов, по которым эта мена произошла.

Перед сном он развернул мемуары и припомнил свой день. Героем дня был Смелт.

«Из всех пауков, — записал Скруб под свежим впечатлением, — самой неприятной разновидностью является порода сентиментальных пауков. Я видел паука, который был сентиментален до такой степени, что требовал от проститутки искренней любви. Я видел, что его хорошо отчитали за это. По-видимому, у меня еще будет с ним разговор»…

21. ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

«Жизнь прекрасна! — прочел Тарт в проспекте, рассылаемом компанией „Стикс“. — Таков наш девиз. Мы никогда не устанем повторять его, глубоко веря в его правильность и не боясь упреков в неискренности. Люди, изверившиеся в жизнь, потерявшие бодрость, пусть обращаются к нам. Они уйдут от нас переубежденными, с новым запасом сил для жизненной борьбы. Лучшие научные и художественные силы, работающие у нас: психологи, врачи, артисты, филантропы и практические деятели — сумеют переубедить их.

Ибо, как показывает громадный собранный нами материал, самоубийцы не знают жизни! Они знают лишь ничтожные ее куски, те самые, о которые они споткнулись. Мир, удачно показанный под новым углом, возвращает их к действительности, не всегда радостной и иногда тяжкой, но все-таки живой действительности.

Благодарственные письма, получаемые нами от людей, испытавших подобное превращение, глубоко поучительны, и копии их могут быть высланы для ознакомления всем желающим. Нет возможности приводить их здесь, ибо это заняло бы слишком много места.