Путь колеса

Мы встретились. Нам нельзя терять друг друга из виду. Обещайте мне, что вы не уедете отсюда, не подождав меня. Был в вашем доме в Клифтоне. Узнал вещь, о которой вы едва ли знаете. Сейчас не к спеху о ней рассказывать. На эту записку ответьте.

Анна ответила:

Буду ждать.

Она разорвала записку Тарта, чтоб она не попадалась ей под руку и не вызывала у ней желания разгадать то, что в ней оставалось недосказанным.

В то время ей было не до загадок. Не только на ее участке, но и на всем протяжении скатов в работе происходили осложнения. Три четверти срока, назначенного для работ, прошли, а сделано было не больше половины. Требовалось ускорить темп работы, удвоить число рук, между тем повсюду наблюдался упадок сил и количество больных и дезертиров превышало свежие кадры, подвозимые из Европы.

Распространялись слухи, что место для скатов выбрано неверно. Ничтожная первоначальная ошибка в подсчете места прохода колеса, помноженная на весь его путь, давала расхождение, гибельное для дела. Говорили, что колесо пройдет в стороне от спуска, и вся работа окажется сделанной впустую.

Эти слухи подтверждались тем, что и в президиуме также были разногласия на этот счет. Неожиданно спохватились, что скаты надо продолжить немного вверх и сделать несколько ответвлений в разные стороны. Машины и люди снова были отправлены наверх. Они проложили дельту рукавов, подводивших к главному скату. Какой-нибудь из рукавов должен был захватить колесо и так или иначе подвести его к скату.

Между тем переброски волновали людей. Малейшая неуверенность наверху отзывалась на низах массовым падением дисциплины. Люди говорили об отдыхе.

31. ДВА РАЗА В ЖИЗНИ

Когда подвели итог тридцатого дня, оказалось, что выполнена только та работа, которую надо было окончить шесть дней назад.

В этот день, вместе с призывом в Европу утроить пополнения, был отдан приказ, урезывающий часы сна для всех работавших и каждому в сотый раз повторено, что работы должны быть окончены к сроку, ибо если хоть полкилометра ската не будут готовы к моменту прохода колеса, вся работа лишится смысла. В этот день на участке Анны были волнения: малайцы бросили работу, и их с трудом, силой и деньгами, вернули на место.

В этот же день, с очередной партией новых работников, на Гималаи прибыл Эгон. Он проследил путь Анны до Ленинграда и, чтобы продолжать путешествие, должен был сделаться землекопом.

Дело было утром, и его с места двинули в работу. Такое начало не понравилось ему, ибо на самом деле он приехал не для работы. В подкладке у него был зашит документ, и он думал, что пришло время предъявить его. Он был культурен. Он ничего не имел против того, чтобы колесо было поймано в ловушку, но его бесило, что это будет сделано Тартом под своим именем, а дочь человека, славу которого он украл, будет любить его и верить в его гениальность.

Он приехал, чтобы играть центральную роль, разоблачать и злорадствовать, а вместо этого попал в хомут и некоторое время должен был добросовестно таскать его, пока хитростью, симулируя ранение при взрыве, не сумел от него освободиться.

С трудом он разыскал Анну. Он не в первый раз неожиданно появлялся перед ней, и всегда у нее была для него наготове сомнительная обрадованная улыбка, которая приводила его в бешенство. После случая с микрофоном он знал цену этой улыбке. Он с тоской готовился к ней, как к оскорблению, и испытал облегчение, когда Анна встретила его молча, с удивленным и недовольным лицом.

— Вы не рады? — сказал он хмуро. — Вы думаете, я явился, чтобы подымать старые вопросы? Не беспокойтесь. На этот раз речь пойдет о другом.

Он распорол пальцем шов в подкладке куртки и вытащил сложенный слежавшийся листок.

— Знаком ли вам этот документ?

Анна увидела подпись отца, взглянула на дату, прочла все завещание. Она испытала растерянность и беспомощность. Эти немногие строки опрокидывали все ее представления об отце. События ее предыдущей жизни стали на новые места, и этот процесс, в мгновение охвативший всю ее жизнь, вызвал у ней головокружение. Эгон, наблюдая ее, был не рад произведенному им впечатлению.

— Я так и знал, — сказал он с невольной жалостью, — ни одна строчка из того, что тут написано, не была вам известна.

— Прежде всего, — сказала Анна, трезвея, — я вижу, что эта бумага может иметь значение для дела. Ее надо теперь же показать Тарту…

Она заговорила о Тарте, и Эгон мгновенно перестал ее жалеть.

— Не торопитесь, — остановил он ее. — Этот документ ничем не удивит Тарта. Потому что он ему отлично известен.

— Откуда вы это знаете?

— Я сам нашел эту бумагу только потому, что шел по его следам. Она находилась на верхней полке в шкафу в кабинете вашего отца. К полке вели свежие следы. Это были следы Тарта.