Путь колеса

Шкапская читала два часа, а когда закончила, мы встали и принялись аплодировать. Ульянский обеими руками отмахивался:

— Спасибо, нехорошо, да что вы, чего вы в самом деле!

Хорошо помню, каким счастливым чувствовал он себя в тот вечер.

— Ну а ты что скажешь? — спросил он меня на пути к дому. — По-твоему как? Ну что с того, что аплодировали! Из вежливости! Путиловцы— народ хороший, щедрый…

Я не сумел убедить его, что написанное им представляет настоящее талантливое произведение, каких у нас немного. Антон Григорьевич даже рассердился, упрекая меня в том, что я, его друг, вру ему столь беззастенчиво.

— И почему-то допустили бестактность, — бубнил он, — говорили больше обо мне, а ведь историю завода пишут еще и Мительмая, и Глебов, и сами старики рабочие.

Антон Григорьевич не дождался выхода книги. Он умер внезапно, до слез нелепо и страшно: он натер себе ногу, но, не обращая на это особого внимания, ходил в ботинках значительно большего, чем было надобно, размера. Спустя два дня я получил от него телеграмму: «Немедленно приходи мне плохо Антон».

Он лежал в постели, накрытый одеялом, пальто и пиджаком. Его знобило…

— Что делать? Ума не приложу, — сказал он. — Температура под сорок одни. Наверное, в больницу меня… А там умру.

Его отправили в больницу имени Мечникова. Там он умер от общего заражения крови.

Восемь книг оставил Антон Григорьевич, и все они весомы. Но ни одна не переиздавалась ни при жизни, ни после. Будучи взыскательным к себе, он очень невысоко оценивал свои повести и рассказы.

— Нельзя быть таким скромным, — сказал я ему однажды. — Да это даже и не скромность, это что-то патологическое. Ты лучше очень и очень многих написал о русских пленных в немецкой неволе. Твои рассказы хочется читать и перечитывать.

— Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! — насмешливо оборвал Ульянский. — Большое спасибо за ласку, как говорят украинцы, но, если хочешь знать, в жизни я сделал только одно настоящее дело — это история Путиловского завода. Да и то не я одни, а вместе со мною и хорошие товарищи, и тоже не без дарования. Вот за это поднимай меня на щит сколько хочешь и можешь, хвали и рекомендуй читателям.

— Да, я рекомендую, чтобы они читали отрывки, которые кое-где идут. А вот выйдет книга, так…

— И еще горжусь тем, — оборвал меня Ульянский, — что рабочие люди считают меня своим, доверяют, ценят. И, кажется, даже любят…

И. Халымбаджа . Достоверность невероятного

Если бы у писателей-фантастов существовало «патентное бюро», уверен, одно из авторских свидетельств принадлежало бы А. Г. Ульянскому, автору романа «Путь колеса». Между тем, получить подобный документ было бы не так просто, как кажется: большинство предметов фантастического антуража современных писателей, самих «идей» придумано давно и кочует из книги в книгу.

Книга А. Ульянского вышла в 1930 году в Ленинграде тиражом в четыре тысячи экземпляров и с тех пор ни разу не издавалась. Это одно из самых оригинальных произведений советской довоенной фантастики. Написанное ясным и точным языком профессионального писателя-реалиста, населенное живыми, «ощутимыми» героями, оно удивляет замысловатостью фантастического сюжета. Магнус Даррель, гениальный химик, ожесточившийся во время разрушительной войны в Европе, чтобы скорее покончить со старым миром, сооружает и запускает в океан «колесо» из открытого им вещества. Соприкасаясь с материей, оно вступает с ней в реакцию с выделением колоссального количества энергии. При этом масса «колеса» возрастает, а ход — убыстряется. Ученый трагически погибает, а «колесо», пропахивая гигантские канавы, начинает опустошать земной шар, совершая виток за витком. Остановить его долго не удается. Старый мир рушится, и только советскому механику Тарту, разгадавшему секрет Дарреля, удается «поймать» колесо в ловушку. Отныне оно будет служить источником дешевой энергии…

Герои книги совершают немало фантастических событий <изобретений?>: это и газовая стена Магада, пролетев которую, снаряды теряют способность взрываться; и лампочка темноты Синтропа, и перманентная бомба Родена, заставляющая вспомнить современные вакуумные бомбы… Тема ответственности ученого за свои открытия красной нитью проходит через всю книгу.