Путь летчика

Когда площадка была готова, все заняли свои места. Алексеев вырулил на старт, дал полный газ, и самолет покатился вперед. Пятый, шестой, седьмой флажок… Машина еще не оторвалась. Но раньше чем она докатилась до восьмого флажка, летчик мастерски поднял ее в воздух. Спустя двадцать три минуты он благополучно посадил ее на наш аэродром, и во-время: буквально вслед за его посадкой облачный колпак снова накрыл лагерь.

Алексеев привез солидный запас продовольствия, тысячу литров бензина в резиновых баллонах и дом – большую черную палатку с белой надписью:

«СССР. Дрейфующая станция Главсевморпути»

С прилетом самолета Алексеева количество жителей на льдине достигло двадцати девяти; жилищное строительство явно не успевало за ростом населения.

Планировку строительства взял на себя, разумеется, Папанин. Одна улица у него называлась Самолетной, другая – Советской, третья – Складочной, а площадь в центре поселка была названа Красной.

Как-то раз, в хороший солнечный день, у самолета Молокова раздался возглас Ритсланда:

«Поймал! Поймал!»

– Что поймал?-заинтересовались мы.

Ритсланд подошел к нам, держа в руках консервную банку. К величайшему нашему изумлению он осторожно вынул оттуда маленькую живую птичку.

– Пуночка!-в один голос воскликнули все.

Оказывается, Кренкель был прав, когда говорил, что видел пуночку.

В последние дни наши радиостанции беспрерывно ловили позывные Мазурука. На полюсе был объявлен конкурс радистов. Тот, кто первым установит связь с Мазуруком, получит премию. Но, конечно, не ради премии радисты круглые сутки просиживали у приемников.

Двадцать девятого мая Молоков, посланный на поиски Мазурука, поднялся в воздух на своем «Н-171». Около часа кружился он над ледяной равниной, но, не обнаружив самолета, повернул обратно. И как раз в момент, когда Молоков шел на посадку, Стромилов услышал сообщение с площадки Мазурука.

«Все в порядке. Работу рации самолета Молокова слышу. Основной приемник испорчен. Буду работать в двадцать часов на волне 625».

В двадцать часов штурман Аккуратов передал о том, что весь экипаж здоров. Завтра они закончат расчистку аэродрома от торосов и при первом улучшении погоды вылетят к нам на льдину.

Однако Арктика все-таки заставила нас понервничать еще шесть долгих дней. Только четвертого июня вечером в сером небе появились голубые просветы.

Всю ночь на пятое июня Отто Юльевич, Спирин, Шевелев и я разговаривали по радиотелефону с Мазуруком и его экипажем. Давали указание о перелете, сообщали свои координаты, силу и направление ветра.

К утру погода стала вполне летной. К радиотелефону подошел Отто Юльевич и сказал Мазуруку:

– Советую вылетать.

Тот ответил:

– Вылетаю.

На аэродроме, размеченном флажками, собралось все население лагеря. Соблюдая авиационные правила, мы выложили из спальных мешков знак «Т». Люди были расставлены в виде широкого веера; каждому вручили бинокль и указали часть горизонта, за которой он должен был внимательно следить. Радисты запустили свои рации.

Далеко на облачном горизонте показалась точка.

Спирин, не отнимая бинокля от глаз, крикнул радистам:

– Передайте ему, пусть возьмет на десять градусов влево.

Радисты передали. Точка повернула влево. Она все приближалась, и вскоре мы увидели контуры самолета.

– Передайте ему, чтобы взял на шесть градусов вправо, - снова крикнул Спирин.

Радисты передали. Самолет повернул вправо. Вот он уже идет прямо на нас. Все ближе и ближе.

Гул моторов нарастает. Еще несколько минут, и самолет «Н-169» кружит над лагерем.

Затаив дыхание, мы следим за посадкой Мазурука. Он должен сесть между моей машиной и ропаками. Ширина посадочной полосы сто пятьдесят метров. Боясь, что он не заметит пологих ропаков, мы расставили на них людей; это должно послужить Мазуруку знаком, что здесь садиться опасно.

Мазурук все это учел; осторожно подвел он самолет к самому «Т» и блестяще посадил свою машину.

Все пришли в восторг от его посадки. В воздух полетели меховые шапки.

Петенин, размахивая флажками, указал Мазуруку место его стоянки. «Прямо, как в настоящем аэропорту», подумал я.

Первым из самолета выскочил с радостным лаем четвероногий пассажир Веселый.

Собака сразу узнала своего хозяина и бросилась на грудь к Папанину. Гладя Веселого, Иван Дмитриевич приговаривал:

– Славно мы заживем с тобой на льдине! Пусть только они улетят.

– Все в порядке, - выходя из машины, сказал Мазурук.-Шестьдесят восемь ропаков сковырнули!

За ним вышли остальные товарищи: второй пилот Козлов, штурман Аккуратов, механики Шекуров и Тимофеев.

Снова объятия и поцелуи, снова восторженные возгласы и вопросы.

Когда схлынула первая волна радости, прилетевшие с изумлением осмотрелись вокруг. Лагерь напоминал большую новостройку: тринадцать палаток, среди них основной дом зимовки, радиорубка, камбуз, склады, метеорологическая будка, ветряк…

За завтраком мы узнали о жизни экипажа «Н-169» на льдине.

Самолеты на льдине.

Туго пришлось товарищам. Небольшая льдина, на которую они сели, сплошь была усеяна ропаками. Только замечательное искусство летчика помогло избежать повреждений машины при посадке.