Меня просили прибыть ко дню именин Государя, и я приехал незадолго до 6 декабря. Ни архиерейского облачения, ни диаконов, ни певчих у меня там не было, — и я дал знать в Почаевскую Лавру. Жду день, другой — никто не приезжает. Я запрашиваю телеграммой. В ответ: "Дорога забита воинскими поездами, пассажирам не пробиться".
Наступило 6 декабря. Владимир Бобринский был вне себя. "Пропустить праздник невозможно! Если так, — облачайтесь в униатское, отслужите хоть молебен и благословите войска", — уговаривал он меня.
И вот я в католической митре с ленточками, в красной мантии, с высоким посохом служу молебен. Хор — наши солдатики. Потом был парад войск. Народу собралось видимо-невидимо. Я разоблачился и тоже присутствовал на параде. Потом был торжественный завтрак у генерал-губернатора, на который прибыли генералы и другие высшие военные чины. Не успели мы выйти из-за стола, прибыли с моим облачением почаевцы: архимандрит-наместник, архидиакон, певчие. Задержали их в пути (как потом выяснилось) умышленно, чтобы они приехали, когда все уже будет кончено. Этот эпизод характерный: генерал-губернатор боялся раздражать местное население слишком яркими православно-русскими манифестациями, тогда как "русская партия" считала нужным устраивать такие демонстрации для подъема настроения галицкого русского народа.
Из создавшегося положения мы вышли хорошо. 7 декабря было воскресенье. Граф Владимир Бобринский мне предложил отслужить Литургию в самом большом, новом униатском храме, где церковные службы совершались по восточному обряду — с иконостасом и проч. Храм был переполнен. Начиналась неделя святых праотцев (за две недели до Рождества). В этот день читается Евангелие о созыве гостей на приуготовленную трапезу: "Грядите, все готово…" Я применил эти слова к России. "Москофилы" были в восторге от патриотического энтузиазма, охватившего толпу после моей проповеди. Генерал-губернатор смущенно крутил ус: не очень ли громко мы заявляем австрийцам о нашем присутствии?.. Сторонники мои взяли с меня обещание вновь приехать на торжественное освящение воды, на праздник Богоявления (Иордань), и потом во Львове остаться.
Я вернулся через Почаев в Житомир. Надо было посмотреть, что делается в епархии, в консистории. В мое отсутствие порядки могли порасшататься, требовался мой глаз.
Здесь я провел святки. Перед Крещением пришла телеграмма от моих единомышленников из Львова с просьбой прибыть на водосвятие. Одновременно я получил письмо от генерал-губернатора графа Бобринского, просьбу их отклонявшее: повторное манифестирование патриотических настроений может произвести дурное впечатление, достаточно было именин Государя… Я решил отсрочить поездку до половины января. Из Львова посыпались на меня упреки: "Вы проваливаете все дело… мы на вас рассчитывали…" Я очутился между двух огней.
Я приехал во Львов около 15 января и остановился опять у протоиерея о. В.Туркевича. Его квартира представляла проходной двор: двери целый день не закрывались, в комнатах с утра до ночи была толчея — приезжие священники, военные, мужики с запросами, с требованиями… "Дайте православного священника! довольно нам бритых! Мы хотим — наших! С волосами, с бородой…" — сколько раз приходилось выслушивать подобные заявления.
Стали мы с генерал-губернатором вырабатывать условия, какими следовало руководствоваться при назначении священников в присоединившиеся приходы. Было решено удовлетворять просьбы при наличии 75 процентов присоединившихся. Но тут возник вопрос: как в военное время процентное отношение устанавливать? Генерал-губернатор заявил, что этим будет ведать специальная комиссия из его чиновников — уездных начальников и др. Лишь по получении удостоверения от комиссии церковное управление может посылать в села священников, а если разрешения не последует, приходы должны оставаться униатскими. Распоряжению генерал-губернатора я подчинился.
Вот как комиссия принялась за дело.
В село выезжали власти в сопровождении жандармов и приступали к баллотировке. Населению раздавали горошинки, которые должны были играть роль баллотировочных записок. Тотчас же возникали недоразумения. Бабы горошинки теряли, в ожидании своей очереди их сгрызали; случалось, что самый факт баллотировки горохом вызывал протест: "Как можно на горохе мою веру ставить!", "Мы хотим "батюшку", а они с горохом пристают…". И некоторые недовольные и оскорбленные этой административной процедурой галичане приходили ко мне жаловаться, плакались, когда "по гороху" оставались в меньшинстве.
Если было трудно установить, сколько крестьян тяготеет к православию, то не менее трудно было решить вопрос, кому отдавать бывший приходский униатский храм, если село перешло в православие. Генерал-губернатор постановил: униатам. Но как же оставаться православному приходу без храма? Стоит храм посреди села, а его не дают. После долгих обсуждений комиссия постановила: если число православных в селе 90 процентов, храм — их; если меньше, — пусть служат по хатам.