Путь Моргана

Зимой на остров прибыли лейтенант Джон Кресуэлл и четырнадцать пехотинцев; рабочих рук прибавилось, порядки ужесточились, и комендант приступил к выполнению своих планов, в том числе и к строительству запруды. Дом Ричарда располагался в нескольких сотнях ярдов от нее выше по течению, на опушке леса. Это было мирное и уединенное местечко.

Внезапно лейтенанту Кингу вздумалось проложить по острову удобные тропы. Одна такая тропа длиной в три мили уже вела к заливу Каскад, названному так потому, что ручей образовывал целый каскад, стекая с утеса в залив. Довольно ровные вершины прибрежных скал позволяли высаживаться на берег в этом месте, когда ветры не давали возможности судам подойти к рифу, огораживающему лагуну возле Сидней-Тауна. Кроме того, в окрестностях залива Каскад рос лучший лен на острове, а лейтенант Кинг задумал ткать из него парусину, оборудовав мастерскую неподалеку от удобной природной пристани, названной Филлипбергом.

Теперь Ричард редко бывал в Сидней-Тауне, который быстро разрастался, образуя целый лабиринт улочек. Если не считать обязательной воскресной службы да походов на склад за пайком, ему было незачем приходить в поселение. Мактавиш оказался таким же отличным сторожевым псом, как его отец, и Ричард не желал никаких других компаньонов – кроме Стивена.

Его дом имел размеры десять на пятнадцать футов, свет вливался в него через несколько больших окон. Джонни Ливингстон сделал по просьбе Ричарда стол и два стула. Крышу пришлось крыть льняным волокном, но к концу года Кинг пообещал своему лучшему работнику дранки. Дощатый пол покоился на прочных лагах из круглых сосновых бревен; поскольку в почве древесина быстро сгнивала, такой фундамент позволял Ричарду своевременно заменять подгнившие бревна, не разбирая дом. Снаружи стены были обшиты тонкими сосновыми досками, излюбленным материалом коменданта. Линии древесины образовывали причудливый рисунок, напоминавший Ричарду солнечные зайчики на спокойной воде. Ричард считал, что подобный рисунок образовался на древесине под воздействием постоянных ветров: он не знал деревьев, способных вырастать абсолютно прямыми, несмотря на натиск ветра, и все-таки норфолкские сосны поражали прямизной, даже те, что росли на вершинах утесов. Во время ужасающего урагана все молодые деревья на острове согнулись до земли или лишились верхушек, но уже через два месяца распрямились и покрылись новыми молодыми побегами.

Население острова достигло ста душ, после прибытия новой партии каторжников кражи участились, но воры неизменно обходили дом Моргана стороной. Всякий, кто видел, как он поднимает четырнадцатифутовую пилу на высоту трех футов, как играют под бронзовой кожей мышцы на его обнаженной груди и спине, приходил к выводу, что с этим человеком шутки плохи. Кроме того, все уже знали, что Ричард предпочитает уединение. Колонистам подобные одиночки внушали суеверный страх: должно быть, они не в своем уме, если стараются оставаться наедине с собой, не желают видеть свое отражение в чужих глазах, слышать похвалы и просто вести неспешные беседы. Такое отношение абсолютно устраивало Ричарда. Если люди считают его странным и опасным – тем лучше. Его же, напротив, удивляло, почему остальные не стремятся к одиночеству даже после того, как были вынуждены подолгу существовать в шумной компании. Одиночество казалось ему не только блаженством, но и исцеляющим средством.

Зачинщики январского заговора той же зимой отправили Джона Брайанта в последний путь. Фрэнсис, Пикетт, Уотсон, Пек и остальные каторжники с «Золотой рощи» рубили дерево на горе Георга, а Брайант – неизвестно как и почему – очутился на пути падающей сосны. Ему размозжило голову, он умер через два часа и был похоронен в тот же день. Обезумев от горя, его вдова бродила по Сидней-Тауну, издавая нечленораздельные стоны, словно скорбящая ирландка, не понимающая ни слова по-английски.

– Все потрясены, – сообщил Стивен, зайдя к Ричарду после похорон.

– Это не могло не случиться, – коротко ответил Ричард.

– Бедная, несчастная женщина! Здесь нет даже священника, чтобы отпеть его…

– Богу все равно.

– Да, ему все равно! – яростно выпалил Стивен. Он вошел в дом, не пригибаясь под притолокой, и сразу заметил идеальную чистоту, обшитые досками стены и потолок, а также то, что Ричард мало-помалу полировал их. – О Господи, – продолжал он, устало опускаясь на стул, – сегодня один из редких дней в моей жизни, когда мне не повредит стакан рома. Я чувствую себя так, словно это я виновен в смерти Брайанта.

– Это не могло не случиться, – повторил Ричард.

Мактавиш, по виду которого отчетливо угадывалось, что его отцом был скотчтерьер, прыгнул на руки к Ричарду, не путаясь под ногами и не скуля, как обычно делают молодые псы. Ричард вышколил его, подумал Стивен, даже в этом Ричард проявил свою обычную предусмотрительность. Как он ухитряется выглядеть точь-в-точь так, как при первой встрече? Почему все остальные стареют и ожесточаются, а он не меняется ни на йоту? Он просто становится все более сдержанным.