– Агамемнон спешил к Трое, Одиссей – к Итаке. Басе всю жизнь стремился к покинутой заставе. Что еще ответить, молодой человек… Блоки надежны – и они позволят подняться! Я не сомневаюсь в расчетах. Что же здесь невозможного? Стоит лишь перекинуть трос!
– Бред! – сказал Честфилд все с той же обезоруживающей искренностью. – Почему тогда вам не попытаться залезть на луну по веревочной лестнице? Вы сможете сделать подобное с таким же успехом! Если идиотская скала так вам глаза мозолит, не разглядывайте ее часами – только и всего. Занавесьте окна… Не все мечты сбываются… да что мне вам объяснять!..
– Господин Честфилд, – перебил Хелемке. – Я заплачу вам. Я заплачу очень хорошо. Аванс – тотчас, если пожелаете. – Доктор подкатил к старинному письменному столу и похлопал по верхнему ящику этого деревянного бронтозавра: – Сколько? Три? Четыре тысячи? За один только рисунок Моне перекупщики дали мне шестьдесят. Я готов продать им еще и Писсарро!
– Ваше право продавать все, что только вашей душе угодно, но мой ответ окончателен.
После подобного отпора оба собеседника некоторое время молчали. Затем вновь пошла прежняя морока.
– Послушайте, Честфилд, – сказал Хелемке, – пятьдесят лет назад, прежде чем заснуть здесь, в этой библиотеке – а отец разрешал мне спать на диване, – я засматривался на эту вершину и, черт подери, мечтал. Мог я позволить себе такую глупость?
– Разумеется, могли, – со вздохом кивнул молодой человек.
– Ну так вот: потом глупость превратилась в манию. Я не знаю, как объяснить, но озарение снизошло – я должен, я просто обязательно должен побывать там, оседлать это, прижаться к этому щекой. Одни рвутся в Монако, в Лас-Вегас, на скачки, в Уимблдон, собирают марки… что осталось мне, так это моя скала. Я понимаю, вы уже трижды сочли меня спятившим, но все-таки попытайтесь влезть в мою шкуру.
– Послушайте, герр Хелемке, – в который раз со вздохом начал гость, – я нисколько не сомневаюсь – вы психически здоровый, умный и порядочный человек. Речь только о невозможности исполнить ваш замысел. Я же говорил: существуют другие скалы и горы – они доступны, но эта, которая мозолит вам глаза уже на протяжении шестидесяти лет вашей жизни – да-да, эта находящаяся прямо под боком глыба гранита, – для вас немыслима! Отправляйтесь в лагерь Штауфенбах – и тогда я буду у ваших ног, я сделаю все, чтобы вы поднялись, – деньги не пропадут даром. И не надо закладывать никакого Писсарро. А здесь я не только не могу гарантировать – я утверждаю: это чистая авантюра! И пытаться нечего. Легче всего заказать вертолет – пусть вас спустят на страховочном тросе, дотроньтесь вы до этого пика, выкурите сигарету-другую – и дело с концом!
– Итальянец Лотарини, не имея руки, забрался на Монблан! – воскликнул Хелемке, нервно жестикулируя. – Безногий Пьер Артуаз плавал с аквалангом и опустился на глубину тридцать четыре метра. Бельгиец Торбьен путешествовал по всем континентам, будучи слепым. Скала стоит прямо перед моим домом. Все шестьдесят лет своей жизни я вижу ее – утром, днем, вечером. Я сроднился с нею, это часть моей жизни, часть меня самого, это моя Троя, мой Эльдорадо,
– Нет, нет и нет, – с праведной безжалостностью хирурга резал по живому Честфилд.
– Значит, вам не нужны деньги! – Хелемке рванул ящик на себя так, что тот чуть не вылетел со всеми вырученными от продажи Моне тысячами.
– Репутация важнее даже самых больших гонораров, – с достоинством сказал инструктор. – И кроме того, я далеко не беден.
– Хорошо, – угрожающе произнес всклокоченный доктор, свирепо вгоняя ящик обратно. – Прекрасно. Тогда я найду себе нового инструктора.
– Вы найдете авантюриста, – без тени сомнения ответил Честфилд. – Человека, который, для того чтобы заработать, не пожалеет и родную мать. Но и подобный субъект, если он, конечно, окажется с головой, дабы не брать ответственность на себя, потребует гарантии, чтобы в случае вашей гибели выйти сухим из воды. А вы опять полетите! Вы неизбежно грохнетесь вместе с вашими тросами и рычагами. Я даже знаю, откуда вы низвергнетесь, подобно Икару, – пятьдесят футов еще преодолеете, а там навернетесь по всем законам земного тяготения… Ваши ночные размышления у компьютера здесь совершенно ни при чем: просто пытаться совершить подобное – значит вытащить себя самого за волосы из самого топкого болота, которое только существует на свете.
– Значит, нет? – еще раз осведомился Хелемке.
– Простите, но вы – ребенок, – окончательно перестал сомневаться Честфилд. – Я никогда еще не встречал столь странного и наивного младенца. Конечно, я понимаю вас, насколько вас можно понять, и прекрасно осознаю ваше положение. Я даже восхищаюсь вашим гонором, но сказать «да» – значит попросту не уважать ни себя, ни свою профессию, ни в конечном результате вас!