Путь на Балканы

После этого разговора священник прямиком направился к импровизированной гауптвахте, где долго беседовал с арестованными. Закончив, он отслужил службу по безвременно почившему писарю и обратился к своей пастве с проповедью, содержание которой Гаупт не слишком запомнил. Кажется, священник призывал солдат жить в соответствии с законами Божескими и человеческими и возлюбить ближних, как самого себя. И уж во всяком случае, не притеснять местное население. Все это время штабс-капитан пристально наблюдал за отцом Григорием, но тот оставался невозмутимым.

Никто после этого не обратился к нему с признанием, а поскольку никаких прямых улик не было, то решено было считать смерть Погорелова несчастным случаем, а Будищева и Шматова из-под стражи освободить. Без наказания они, впрочем, не остались. Именно им пришлось копать могилу усопшему в еще не оттаявшей толком земле.

Весна все больше вступала в свои права, когда наконец пришел высочайший манифест о начале войны с Османской империей, а вместе с ним приказ о выступлении. Надо сказать, что долгая стоянка в Бердичеве подействовала на солдат и офицеров несколько расхолаживающим образом. Начались разговоры, что войны, вероятнее всего, не будет, а войска после нахождения в летних лагерях вернутся в казармы. Однако двенадцатого апреля стало ясно, что война началась, а уже двадцать первого полк выступил в поход.

И вновь местные жители, любопытствуя, заполонили все крыши и возвышенности, чтобы поглазеть на такое зрелище. Однако на этот раз земля успела подсохнуть, и все обошлось без потерянных сапог. Под звуки полкового оркестра болховцы рота за ротой проходили маршем по знакомым улицам к железнодорожной станции. Составлявшие большинство населения этого городка евреи и поляки, конечно, обошлись без приветственных криков и патриотических манифестаций. Но вездесущие мальчишки радостно бежали вслед солдатам, а некоторые барышни все-таки махали платочками.

Среди последних была и Геся Барнес. Бедная девушка сама не заметила, как не на шутку увлеклась рослым и красивым Николашей Штерном. Он был добр, вежлив и неизменно весел, так что в него нельзя было не влюбиться. Правда, он так и не нашел солдата, принесшего в Бердичев скорбную весть о бедняге Марке, но разве его можно в этом винить? Как вообще можно в чем-то обвинять такого чудесного человека! К тому же взаимные чувства так охватили их, что молодые люди и думать забыли о чем-то кроме друг друга. И вот теперь он уходит, а она остается здесь! Его вообще могут убить на этой дурацкой войне, и она его больше никогда-никогда не увидит… это было ужасно несправедливо!

От таких мыслей бедной девушке хотелось плакать, но разве можно было показать эти слезы другим? Поэтому она улыбалась и махала платком, надеясь, что он ее увидит. Надо сказать, что в своем лучшем платье и почти новенькой шляпке Геся была необычайно хороша. А одолженные у подружки длинные до локтя перчатки делали ее даже изысканной. Во всяком случае, многие офицеры, завидев столь прелестную особу, подкручивали усы и подбоченивались, но она не обращала на них никакого внимания, ведь она ждала его!

И судьба наградила ее за терпение, очередная марширующая рота, повинуясь приказу начальства, остановилась на минуту, и она увидела Николашу. Тот тоже заметил ее и замахал рукой. Строгий офицер хотел было сделать ему замечание, но, увидев Гесю, улыбнулся и приложил два пальца к козырьку кепи. Рядом со Штерном стоял его приятель Алеша, тоже очень приятный молодой человек, к тому же влюбленный в кузину Николая. Других она просто не замечала, хотя они явно обратили на нее внимание, и по рядам солдат пошли смешки. Правда, был еще один солдат, довольно высокого роста, острый взгляд которого кольнул девушку. Но он сразу же отвернулся, а она через минуту и думать о нем забыла.

— Глянь, какая мамзеля нашего барчука проводить пришла, — толкнул Дмитрия в бок неразлучный с ним Федька.

— Ничо так, с пивом пойдет, — с деланым равнодушием отвечал ему Будищев.

— В шляпке, как барыня, — мечтательно протянул Шматов.

— Тебе-то что?

— Да ничего, — пожал плечами солдат, — твоя-то в платке была, по ней сразу видно — из простых, а эта… Красивая!

— Какая еще моя?

— Ну та, помнишь…

— Тьфу, нашел, о чем толковать. Я уж и забыл про нее.

— Ну и зря, красивая девка. Не такая, конечно, как у Николки, однако…

— Слышь, завязывай с бабами, а то я тебя донимать начну!

— А чего я?

— Да ничего! Тебе вот Ганна хоть на прощание разок дала?

— Ты чего, Граф! — Покраснел до корней волос Федька. — Услышит еще кто.

— Значит, дала, — констатировал Будищев в ответ.

— Да тихо ты!

— Не боись, Охрим не услышит.