Путь на Индигирку

— Чего вы? — спросил Гринь, вставая и поворачиваясь к нему. — Предложение у вас какое или вы, извиняюсь, просто так скалиться сюда явились? Смех смехом, — добавил он, явно заинтересовавшись странным поведением старпома, — а где предложение? Вопрос важный.

— Допустим, Гринь, ты женился. Хотя где тебе тут откопать достойную невесту, ума не приложу. Ну, допустим.

— Ну так что? — спросил Гринь с обидой в голосе. — Запросто может случиться, мало ли какие неожиданности бывают в моей жизни.

— Правильно, ты без неожиданностей не можешь. Так ты пустил бы тую свою бабу в этот вертеп? — Коноваленко сделал жест рукой в нашу сторону. Я успел немного узнать Коноваленко и понимал, что без преувеличений и острых словечек обходиться он не умеет, и потому обижаться на его восклицание не стал. — Они бы ее тут в два счета обработали, — продолжал он. — Глянь на Андрея, как у него глазищи разгорелись. Глянь-ка! Тигра!

Андрей, всем было известно, парень въедливый и скорый на слово, видимо, от неожиданности, растерялся и молчал. Недавно, узнав про драмкружок, он спросил, можно ли ему участвовать, и, услышав, что можно и что я даже буду рад, сказал, что моя радость тут ни при чем, одолжений ему не надо. Теперь же он безмолвно уставился на Коноваленко.

— Смотри-ка, зеленым огнем горят, — продолжал Коноваленко, видимо, была у них какая-то застарелая вражда. — Что, не нравится? А как ты других не за што не про што честишь?

Андрей шальным взглядом окинул обидчика и неприятным, скрипучим голосом процедил:

— На себя бы в зеркало посмотрел… — И вдруг воскликнул: — Пьянствуешь и молодых ребят к тому подбиваешь. Так у тебя есть практическое предложение или ты сюда закатился языком молоть?

— В самом деле, Коноваленко, — сказал я, безуспешно стараясь рассердиться. — Мы делом заняты, а вы…

Коноваленко поднялся со своего места.

— Да, имеется практическое предложение, — изрек он.

— Ну тогда иди сюда поближе и выкладывай, — сказал Андрей отчаянно скрипучим голосом, напоминавшим теперь звук циркульной пилы, врезающейся в доску.

— Не с тобой разговор, — преспокойно оборвал его Коноваленко, — я из комсомольского возраста Давно вылупился…

Гринь поддержал Андрея:

— Что вы, старпом, околачиваетесь в темноте, извиняюсь, как тень короля из «Гамлета»? Топайте к свету!

Дверца бочки была распахнута, и жаркие угли и лениво горящие лиственничные поленья бросали на наши лица яркие блики.

— Мне и здесь не жарко, — невозмутимо сказал Коноваленко. — Послушайте, что я скажу. Пойдите по семейным, соберите бабьи одежки, юбки и кофты. Лифчики не забудьте, тоже важная тонкость, кто понимает… Напяльте на мужика всю такую премудрость, в лифчик суньте две кружки и будет вам баба хоть куда. Гляньте на Андрея. Представьте на момент, что он в юбку залез со своими зелеными глазищами. Чем не молодка? Глядишь, в зале и жених сыщется, придет за кулисы выяснять, кто такая. И для искусства польза, и чувства добрые в нашей дыре хоть на миг пробудятся. Вот какое мое практическое предложение.

— Может, тебе самому бабой охота, — возмутился Андрей, — ты и влезай… Я и без юбки проживу.

Коноваленко направился к нам, перешагивая через скамьи.

— Согласен, — сказал он, — принимайте хоть бабой. Ну, конечно, сами понимаете… — он развел руками, — не всякая из меня уродится. А так, — он сжал кулак и потряс им, — чтобы посдобнее, чтобы с характером…

— Для вас придется, извиняюсь, особую пьесу сочинять, — заметил Гринь. — В какой литературе такую бабу сыщешь? Морда, извиняюсь, обросла, со спирту опухшая, волосья нечесанные, ручищи, как швабры. Смотреть страшно! Какие от всего такого добрые чувства могут пробудиться?

— Ну, ты меня еще в бабьем обличии не видел, — обиделся Коноваленко.

— Пускай остается, — сказал Андрей. — Баба в самый раз!

— Наверное, так и придется, — сказал я. — Для начала. А там, может, и придут к нам женщины. Так и решим. Ну уж от женских ролей давайте пока не отказываться, а иначе и начинать нечего.

— Начнем, начнем… послышались голоса, — не расходиться же теперь… Раз уж собрались…

Скрипнула дверь, кто-то появился в палатке. В полосу света от углей и горящих поленьев вошла женщина в шубке. Все разговоры сразу стихли.

— Можно к вам?.. — спросила она.

Это была радистка. В зимнем наряде я узнал ее не сразу. На ней была оленья дошка, меховая шапочка и торбаса. Наталья присела рядом с Даниловым, наклонилась к нему, что-то сказала, он снял шапку и виновато покосился на девушку.

— Будь ты неладно к ночи!.. — пробормотал Коноваленко.

— Чего вы? — спросил Гринь, отворачиваясь к старпому.

— Наваждение… — сказал Коноваленко.

— Хлеб у него отбивают… — злорадно заметил Андрей.

Наталья сунула руки в рукава, нахохлилась, чуть иронически оглядела нас.

— Дьявол… — пробормотал Коноваленко.

— Чего вы там нечистую силу поминаете? — спросил Гринь. — Спирту будто сегодня в магазине не давали…

— Со спирту легче было бы… — сказал Коноваленко.

— Сели бы сюда еще ближе к свету, — сказал Гринь, — не так бы боязно было. '

— Не дай бог, — пробормотал Коноваленко.