Путь на Индигирку

На морском пароходе тоже стягивали брезенты с люков — это было понятно по доносившимся сверху командам; лебедчики — судовой врач и механики, я их знал — готовили механизмы, направляли стрелы лебедок над трюмами; тальманы с пачками грузовых документов стояли там у борта. И на соседних баржах все было в движении, раскрывали люки, чалились к бортам «Моссовета». И лица у всех были посветлевшими, радостными. Не странно ли: предстояла трудная, изматывающая работа сутки напролет, а люди были, как на празднике.

Мы опустились на елань трюма. В проем люка на наши головы падал широкий поток света. Лишь дальние углы трюма таились в темноте. Наверху заскрипели стрелы лебедок, послышались команды: «вира», «майна», «стоп», «вира»… Над люком повис загруженный мешками строп, осторожно опустился на елань у наших ног. Я неумело подставил свою спину навальщикам. Никогда не думал, что восьмидесятикилограммовый мешок с мукой так тяжел. Под первым мешком, едва отойдя от стропа, я поскользнулся и свалился. И обидно стало, и краска стыда залила лицо, и сердце билось, как при беге. Навалили мне на плечи уроненный мешок, и шел я под ним с такой опаской, точно нес ящик с хрусталем. Донес. Вернулся за новым мешком, и еще за новым… После десятого или одиннадцатого спросил себя, долго ли выдержу? И когда разгрузили строп, привалился к штабелю мешков в глубине трюма, хватая губами воздух.

Вспомнил, как напористо говорил со мной Кирющенко, и дал себе слово: «Выдержу». А если бы он был мягче, хватило бы у меня упорства продолжать? Может быть, он и прав в своем неуступчивом стремлении укрепить волю людей, чтобы здесь, один на один со стихией, выстоять, разгрузить пароход в кратчайший срок, взять все, что предназначалось «Индигирке»? Может быть, так и нужно — без благодушия, без умилительности, без снисхождения друг к другу? Слишком сурова жизнь…

И злость на Кирющенко, и невольное уважение к нему охватили меня. И когда повис над трюмом новый полновесный строп, я оттолкнулся плечом от пыльного штабеля и пошел к ненавистным мешкам. «Работать, работать…» — шептал я сквозь зубы.

Во время перекура наша бригада, составленная из геологов и двух бухгалтеров, собралась у соседнего люка. Там были настоящие грузчики-матросы с речных судов, команда «Шквала». Любопытно было на них посмотреть. Среди грузчиков увидел я капитана Андерсена в его неизменной тельняшке, с пустым мешком, накинутым на голову и плечи, предохранявшим от муки и мусора, как и у остальных. Сначала подумал, что ошибся. Вгляделся — нет, Андерсен.

Грузчики столпились у трапа вокруг двух споривших. Один был немолод, с выгоревшими волосами, высокий, крепкий, звали его Луконин. Второй, тот самый парень, который оттеснил меня от Маши.

— Слабо, Федор! — говорил спокойно Луконин. — Куда тебе, мамкино молоко не обсохло…

— А ну, спорим, — горячился, наступая на него, парень. — Спорим, боцман.

— С кем взялся спорить, Федя, — сказал Андерсен отечески. — На таких Лукониных свет держится.

— А тебе что? — без всякой почтительности к капитану огрызнулся Федор.

Андерсен не принял за обиду возглас парня, сказал:

— Покажи себя, Федя, а потом поговорим.

— Пусть прежде боцман сладит, — резанул парень.

На елани лежало несколько, видимо, нарочно оставленных мешков. Луконин подошел к ним, сказал:

— Кто навалит?

Два добровольца подскочили, подняли мешок, бесцеремонно бросили на сильное, не дрогнувшее плечо боцмана, подняли второй — и не смогли высоко забросить, попросили помощи. Вчетвером водрузили на Луконина второй мешок. Сильное тело боцмана напряглось, под тяжестью двух мешков — сто шестьдесят килограммов! — стало стройнее, красивее. Уперев локоть в бок, придерживая им мешки, он легко пошел в глубину трюма и так же легко перевалил оба мешка с плеча на верх штабеля.

Ребята зашумели, кто-то хлопнул вернувшегося от штабеля Луконина по плечу с такой силой, что меня бы так — наверное, споткнулся, а он и не двинулся, и ладонь товарища отскочила, как от дубовой доски.

Кто-то потянул меня за рукав, я оглянулся. Позади стоял Данилов.

— Зачем нада два таскать? — спросил Данилов и посмотрел на меня, напряженно вытянув шею. С наивным любопытством в глазах ждал ответа.

— На спор, — сказал я.

— Зачем нада на спор? Можно один таскать, он два таскал. Зачем два таскал?

— Спорят, кто сильнее, — сказал я и отвел Данилова в сторону, чтобы никто не слышал вопросов парня, чего доброго, еще подняли бы на смех. — Сейчас Федор понесет два мешка, чтобы не уступить Луконину. Понял?

— Да, понял, — Данилов часто закивал. — Теперь понял, — сказал он и благодарно взглянул на меня, опять подошел к мешкам, встал за спинами грузчиков и стал следить за происходящим.

Федор молча подставил острое плечо под мешок: выпрямился, и синие глаза его, казалось, стали еще синее. Андерсен помог навалить на парня второй мешок.

— Третий! — с натугой сказал Федор.

— Хватит, — повелительно сказал Андерсен, — грыжу захотел?

— Третий! — упрямо сказал Федор.

— Иди! — Андерсен легонько хлопнул его по плечу. — Не будем мы тебя калечить.