— Верю, — ответствовал он. — Однако со мной надо выпить, тем более за спасение парохода. Радиограмму вы отправили?
— Радистка понесла на мостик приказание повернуть к табору.
— Спирту не наливаю, человек вы, сам понимаю, к спирту не приученный, а водочки на досуге отведайте. Неужто в Москве и водку перестали пить?
Он налил в стакан водки, себе плеснул из другой бутылки.
— Рыбку придется руками. Ни вилок, ни тарелок не держу, отмывать лень.
— Это ваши книги? — спросил я, отодвигая стакан и кивая на полку с греками.
— Какой разговор! Читаю в свободное время, хотите на память! Аристотеля?
— Ну зачем же?.. — великодушно сказал я.
— Эка невидаль, греки! — Я и Макса Зингера лично знал. О Севере пишет, слыхали?
Макса Зингера я лично не знал, поскольку совсем недавно лишь кончил литературный институт и пишущей братии среди моих знакомых еще не числилось, но очерки его об Арктике в «Известиях» читал.
— Слыхал, — сказал я.
— И что он только пишет! На одной зимовке мы давали салют в честь праздника. Я стрелял из ружьишка, вот оно висит, из обоих стволов. А Макс пишет: залп салюта прогремел в белой пустыне! Это как называется? Какой же залп, когда всего одно мое ружьишко?
— Ну уж это вы придираетесь, — сказал я.
Коноваленко опять принялся оглядывать меня от сапог до ворота кителя. От этого взгляда мне захотелось оттянуть душивший ворот.
Старпом спросил:
— А вы-то кем будете?
— В газету к вам, в политотдельскую…
— В га-зе-ту?.. — сокрушенно покачал он головой. — Может быть, я что-нибудь не так сказал о газетчиках?
Снаружи послышался гудок какого-то парохода.
— Это еще что? — спросил старпом. — Откуда пароход в открытом море?..
Мы оба рывком поднялись и выбежали на палубу. Наша «Индигирка» продолжала идти в темное море. Видимо, радиограмма с угрозой отдать под суд не возымела никакого действия. Сзади нагонял нас быстроходный винтовой «Шквал». Его бортовые — рубиновый и зеленый — огни ярко светились, из трубы рвался густой чернильный дым. Несомненно, Андерсена послали в погоню за «мятежной» «Индигиркой». Вот когда я одобрил предусмотрительность Кирющенко, рейдовый пароход и в самом деле отпускать вчера было рано.
V
Прерывистый, приказующий гудок «Шквала» прорезал ночь. «Индигирка» сильно качнулась, и я с трудом удержался на ногах, пароход накренился и на полном ходу стал разворачиваться.
— Вот что вытворяет!.. — пробормотал Коноваленко.
Наш пароход развернулся на сто восемьдесят градусов и устремился на своего преследователя встречным курсом. До столкновения со «Шквалом» оставалось каких-нибудь двести-триста метров.
— Разобьет пароход, — воскликнул старпом и кинулся по трапу на мостик.
«Шквал» вновь дал тревожный гудок, более не смолкавший. Хриплый вопль повис над морем. Из рулевой рубки рейдового парохода выскочил Андерсен, по-прежнему в одной тельняшке, и, потрясая воздетыми к небу, сжатыми в кулаки руками, что-то отчаянно закричал.
«Индигирка» шла полным ходом, целясь прямо в форштевень «Шквала». Андерсен пытался отвернуть в сторону, но «Индигирка» тотчас меняла курс и опять устремлялась на рейдовый пароходик. В самый последний момент и «Шквал», и «Индигирка» отвернули в разные стороны, видимо, старпом завладел штурвалом в рулевой рубке. Пароходы коснулись привальными брусьями бортов друг друга. Раскачиваясь, как на штормовой волне, не сбавляя скорости, мы пронеслись мимо «Шквала». Обнос и привальный брус спасли колесо «Индигирки» от повреждения.
— По-од-ле-ец! — донесся до нас голос Андерсена, грозившего нам кулаком с мостика «Шквала». — Мо-орду побью!..
«Индигирка» мчалась теперь уже к табору, будто ничего и не случилось. С мостика спустился старпом.
— Прошу, — сказал он совсем будничным тоном.
В каюте я спросил:
— Что же теперь будет? Под суд его отдадут?
— Да за что? — удивился Коноваленко. — Пароходы целы, мы живы, «Индигирка» идет к табору. За что судить-то?
— Так ведь Андерсен пожалуется.
— Если каждый раз жаловаться, работать времени не останется. Ему к нашим «порядкам» не привыкать…
Старпом принялся рассказывать: Андерсен, латыш по национальности, из семьи тех, кого царское правительство ссылало на восточную окраину страны. Плавает Андерсен в Арктике с начала освоения Северного морского пути. Провел свой «Шквал» с Лены на рейд Индигирки, затем еще дальше на восток, в Певек на Чукотку. В последний момент, перед началом перегона, капитан порта на Лене побоялся ответственности и запретил Андерсену уходить из устья Лены. Андерсен вскочил в рубку в своей тельняшке, дал отвальный гудок, приказал радисту выключить радиоустановку и поднял якорь. В Певеке, где стояла на берегу полярная станция, Андерсена ждал выговор за самовольный уход. А в другом приказе его благодарили за смелый перегон рейдового пароходика по арктическим морям…
Слушал я этот рассказ, и Андерсен еще больше мне нравился.
— Морду нашему капитану он очень свободно набил бы, — сказал Коноваленко. — Лихой мужик, ничего не скажешь. А жаловаться не станет, времени на жалобы нет, да и некем Линева сейчас заменить, людей у нас нет.
— Ну, а если бы пароходы побились?