Путь на север

Потом девушек, видимо, спросили, что для них значит дружба, Пухал отвернулась от камеры, со смущенной улыбкой застенчиво взглянула на Дхаршику, а та в ответ рассмеялась. Судя по их улыбкам, они никогда это не обсуждали, быть может, потому что в таких вопросах поступки важнее слов, а может, неумолимо надвигающийся час их кончины в образе неизвестного пока что задания обессмысливал все разговоры о взаимоотношениях. Дружить, признались девушки, серьезно глядя в камеру, для нас означает разделять чувства друг друга. То есть делиться друг с другом радостью и печалью, помогать и поддерживать, насколько это возможно, хотя, разумеется, мы готовы к тому, что, возможно, придется расстаться, поспешили добавить девушки, если одну из нас переведут в другое место. Затем разговор с дружбы перешел на измену, тягчайшее преступление, которое только может совершить «тигр» и за которое карают смертью (Кришан это знал), даже если доказательств недостаточно. Обе девушки принялись оправдывать строгость такого наказания — объяснили, что «Тигры» сражаются за благо народа и если некий предатель, разгласив секретные сведения, подвергнет их общее дело опасности, то лучше пристрелить предателя, чем поставить под угрозу движение и народ. А если мне скажут, словно бы невзначай добавила Дхаршика, глядя в камеру, если мне скажут, что Пухал предала наше дело и тому есть веские доказательства, у меня не дрогнет рука пристрелить лучшую подругу. Правда, когда она это говорила, на лице ее мелькнула тень сомнения, точно Дхаршика сама удивилась словам, сорвавшимся с губ; девушка замолчала, отвернулась от камеры, будто ляпнула наобум и ей нужно лучше обдумать гипотетическую ситуацию, о которой она высказалась. Дхаршика уставилась на камыши, чуть погодя вновь повернулась к камере, кивнула с серьезным видом, словно подтверждая истинность своего первого побуждения, и повторила, что пристрелила бы Пухал, если бы та предала их дело. Пухал, не сводившая взгляда с озера, повернулась и посмотрела на Дхаршику, а та уставилась вдаль, чтобы не встречаться глазами с подругой. Повисло длительное молчание, было слышно лишь, как вода плещет о берег да тихонько гудят стрекозы, Дхаршика все общипывала листья с растущих рядом кустов, рассеянно разглядывала, рвала на мелкие кусочки и бросала на землю. Наконец заговорила Пухал, отвечая на сказанное Дхаршикой. Обо всем, что мы делаем, в конце концов узнает Верховный, заявила она, и если мы сделаем что-то хорошее, Верховный об этом услышит, и если мы сделаем что-то плохое, Верховный об этом услышит, и если мы совершим измену, Верховный тоже об этом услышит. И если Верховный подтвердит, что Дхаршика действительно совершила измену, казнить ее, скорее всего, поручат кому-то другому, если же по какой-то причине сделать это придется Пухал, она пристрелит Дхаршику, повинуясь приказу. Тут Пухал ликующе улыбнулась, словно гордилась тем, что ради общего дела тоже готова убить лучшую подругу, почесала кончик носа, нахмурила брови, отвернулась, лицо ее приобрело раздраженное выражение, хотя трудно было сказать, на кого досадовала Пухал — на оператора ли, снимавшего эту сцену, на подругу ли, ведь та первая, не моргнув, заявила, что у нее не дрогнет рука пристрелить Пухал, на себя ли — за то, что ответила в тон Дхаршике. Девушки вновь замолчали, Пухал глядела на озеро, Дхаршика рвала на клочки очередной листок, в следующем кадре показали уже просторы Ванни с двумя высокими, на первый взгляд заброшенными зданиями вдали, окруженными со всех сторон густой растительностью, а две героини с автоматами на плечах стояли бок о бок в углу экрана.