Путь на север

Озеро осталось позади, и чем дальше они от него уходили, тем сильнее скудела растительность, тянувшаяся вдоль дороги, тем более пыльными, бурыми становились заросли кустов и корявых деревьев, господствовавших в пейзаже отсюда и до деревни. Они шли уже с полчаса, по бокам и спине Кришана струился пот, тело отяжелело, сделалось неуклюжим, хотя он не тащил носилки. Кришан знал, что места сожжения трупов обычно располагаются на значительном расстоянии от деревень — видимо, потому что похоронные обряды и те, кто их отправляет, дабы заработать себе на жизнь, считаются нечистыми, — но сейчас ему вдруг пришло в голову, что удаленность места кремации от деревни, быть может, связана и с гореванием: долгий путь помогает внушить родственникам, несущим тело усопшего и горшок, более отчетливое ощущение материальности их утраты. Кришан двигался в прежнем медленном ровном темпе, высчитывая в уме, насколько они уже удалились от деревни, чтобы, если придется, найти обратный путь в одиночку, и не сразу заметил справа обширный участок за серой оградой из разрушающихся шлакобетонных блоков — сквозь дыру в заборе виднелась земля, заросшая кустарником и бурьяном. Возглавившие процессию четверо барабанщиков — они по-прежнему выбивали негромкую дробь — зашли в ворота, а следом и гробоносцы; Кришан догадался, что на этом огороженном участке, практически неотличимом от окружающего пейзажа, сельчане сжигают трупы. Ему прежде не доводилось посещать такие места на северо-востоке, только в Коломбо, но там, помимо павильона для сожжения тел, обычно располагались участки с мусульманскими и христианскими могилами, так что места кремации не казались такими пустынными. Здесь же, напротив, не было ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к человеку, и только на пятачке близ середины участка, очищенном от растительности, торчал невысокий, практически вровень с землей, прямоугольный бетонный помост — единственное постоянное сооружение. По углам помоста высились четыре толстых железных прута, в их пределах устраивали погребальные костры: на помосте уже лежала куча неровно порубленных дров высотой в два-три фута. Чуть поодаль на земле дожидались предметы, необходимые для кремации, — вторая охапка дров, сухой пальмовый лист, мешок сена, бутыль керосина и еще какие-то мелочи. Распорядитель направил гробоносцев с носилками к центру участка, чтобы они опустили гроб на помост, им помогали прочие члены процессии; сперва на помост поставили передний край гроба, потом задний, так что в конце концов он целиком встал на дрова. Барабанщики, продолжая выбивать негромкую дробь, отошли в сторону, невозмутимые, как и прежде, в доме усопшей, остальные мужчины столпились с другого края, родственники ближе к помосту, прочие чуть поодаль. Распорядитель открыл гроб, тело Рани вновь увидело дневной свет, лицо ее по-прежнему было призрачно-бледным, глаза плотно закрыты, на груди венки из цветов. Вместе с помощником распорядитель убрал венки — видимо, чтобы цветы не мешали телу гореть, — обеими руками снимал их один за другим и аккуратно складывал на землю возле помоста. Потом взял длинный изогнутый нож, похожий на серп, разрезал нить, скреплявшую большие пальцы ног Рани, разъединил ее ступни, потом ладони — видимо, тоже для того, чтобы лучше горели. Затем распорядитель с помощником стали носить поленья из лежавшей на земле кучи дров и складывать их осторожно, даже благоговейно, на тело Рани, так что в конце концов оно почти скрылось из глаз и, глядя на гроб, трудно было сказать, зачем понадобились эти дрова — то ли для того, чтобы тело лучше горело, то ли чтобы уберечь наблюдателей от вида огня, пожирающего труп, от жуткого зрелища того, как человек превращается в минерал.