Путь начинался с Урала

В штабе корпуса меня ознакомили с обстановкой, с данными о противнике, его намерениях. Начальник штаба передал приказание командира корпуса: прочно обосноваться на реке Стрыпа, не отступать ни на шаг. Слушая гвардии полковника Лозовского, я думал о событиях последних дней. Части корпуса прошли большой путь — более трехсот километров, да еще по раскисшим дорогам и полям, освободили сотни населенных пунктов. Конечно, не обошлось и без потерь. Теперь для наступления силенок маловато. Вот почему командование решило перейти к обороне.

На обратном пути в бригаду я снова встретил Левшунова. Вид его теперь был жалким: шинель изрешечена осколками, одна пола болтается. Сам сержант устало передвигал ноги.

— Что случилось? Докладывайте.

Выяснилось, что, благополучно доставив раненых в госпиталь и погрузив боеприпасы, машина по дороге в бригаду попала под бомбежку и загорелась. Вот-вот должен был произойти взрыв. Осколками ранило Колосаева, Виноградова и Уфимцева. Погиб Мартынец.

Левшунов, рискуя жизнью, успел оттащить раненых в безопасное место, оказал им первую медицинскую помощь, а затем на попутной санитарной машине отправил друзей в тыл.

Командир орудия умолк, понурив голову. Он досадовал, что не удалось сбить с машины пламя пожара.

— Благодарить тебя надо, Петр Андреевич, людям жизнь спас.

Обоюдные атаки продолжались до 18 апреля. Но удары врага становились все слабее. Окруженная группировка гитлеровцев, измотанная советскими войсками, таяла с каждым днем, пока не закончила своего существования.

По раскисшим дорогам брели пленные. А мы торжествовали: над советской Подольщиной взвились красные флаги.

В один из дней нашей бригаде были переданы все уцелевшие танки 4-й танковой армии. Мой заместитель по технической части гвардии майор Дуэль недовольно бурчит:

— Металлолом челябинцам передали.

Успокаиваю заместителя:

— Ничего, товарищ Дуэль, подремонтируем, подлатаем — и опять танки будут что надо. — Говорю, а у самого на душе кошки скребут. Тридцатьчетверки сильно поизносились. У многих из них моторесурсы на исходе. Им бы впору в капитальный ремонт.

В ночь на 20 апреля мы совершили марш, чтобы занять оборону северо-западнее города Коломыя.

Разыскал командира стрелкового полка. Его командный пункт располагался в сосновом бору. В землянке, уже хорошо обжитой, навстречу мне поднялся рослый полковник. Оглаживая редкие усы, он настороженно осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на танковых эмблемах:

— Вы из штаба армии?

— Нет, мы прибыли, чтобы сменить ваш полк.

— Легки на помине. — Полковник крепко пожал мне руку. — Мы тут с начальником штаба только что вели об этом речь. Из штаба армии шифровку вчера получили.

На столе, покрытом небольшим обрывком фронтовой газеты, появился зеленый лук, редиска, толстые куски украинского сала. Полковник приглашает поужинать.

От обилия закусок заныло под ложечкой (завтракал часов двенадцать тому назад на марше). Но мы лишь наспех перекусили: наступал вечер, и надо было успеть ознакомиться с участком обороны, принять его.

Виллис петляет по лесной дороге. Из-за кустов выходит боец:

— Дальше ехать нельзя.

Мы отправляемся пешком. Добираемся до хода сообщения, который приводит нас в траншею. Это и есть передний край.

— Таково наше хозяйство, смотрите и принимайте.

Идем траншеей из конца в конец. От нее к реке тянется мелколесье. Противоположный берег Прута просматривается хорошо. Но противник, засевший там, ничем себя не выдает. Молчат его огневые точки, хотя, как рассказывал командир полка, перестрелка до этого дня велась здесь интенсивно.

Ознакомившись с участком обороны, мы вернулись на командный пункт, оформили прием-передачу документально. Под утро стрелковый полк был отведен в тыл. Бригада заняла оборону на широком фронте, и танкисты теперь могли приступить к ремонту машин.

С рассветом я снова шагаю по переднему краю. Комбат Приходько сетует:

— Участок большой, а людей мало.

— Скоро прибудет пополнение. Но пока рассчитывайте на свои силы. За противником смотрите в оба. Дорогу нам преграждает боец:

— Тут опасно.

В рослом пулеметчике узнаю коммуниста гвардии рядового Пяткина. Храбрый солдат, отважный. Своим огнем он немало сразил гитлеровцев. При отражении только одной контратаки в селе Романувка уничтожил не менее двадцати.

— А где командир роты?

— Только что был здесь.

— Слушаю вас, товарищ комбриг, — словно из-под земли появился гвардии старший лейтенант Сидоров.

— Что известно о противнике?

Из полевой сумки офицер извлекает карту. На ней уже десятки пометок.

— Откуда данные?

— Со слов сменившегося командира роты.

— Вы уверены в их точности?

— Будем проверять. Уже выставлены наблюдатели. Рядовой Пяткин на рассвете засек пулемет. Вот его расположение. Совпадает с данными нашего предшественника.

Пробираемся по низкорослому сосняку, выходим на поляну. За небольшим бугорком укрылась тридцатьчетверка. Издалека на башне видна надпись Гвардия. У снятой гусеницы хлопочет Федор Сурков.