Путь Найденыша

– А ты рожу его видал? А знаешь, что у него ни семьи нет, ни жены, ни детей? Говорят, он раз в месяц нажирается до усрачки и валяется на полу в своей комнате. А потом снова месяц муштрует таких придурков, как мы. И снова нажирается. И так всю жизнь. Этого ты хочешь?

– Я вина не пью, – растерянно буркнул Нед.

– Начнешь… начнешь пить. От безысходности, от скуки, от тоски, от того, что в жизни нет ничего, кроме этого плаца и наших рож. Глянуть на Арнота – точно нажрешься, – хихикнул он, глядя на сияющего, как начищенный щит, приятеля, сходящего с лестницы. – Говорил – я быстро отстрелялся, а сам? Сам-то чего?

– Все отлично! – блаженно кивнул Арнот и плюхнулся на стул, жадно присасываясь к кружке с выдохнувшимся пивом. – Иди, Нед, она ждет! Ойд, да ей лет шестнадцать, не больше! А такая горячая! Ух, зверь-баба! Иди, Нед!

– Нет, парни… я не пойду, – нерешительно отказался Нед.

– Чего ты? – не понял Арнот. – Иди, все в порядке! Ждет ведь!

– Нет. Не хочу! После того, как на ней перебывал весь корпус морской пехоты… нет.

– О-о-о-о! Глянь, Арни, у нас чистюля! Ты только погляди! Он брезгует! Ты должен забыть, что такое брезгливость, Нед! Ты солдат!

– Я солдат. Но если мне хочется пить – не собираюсь это делать из первой попавшейся грязной лужи! – фыркнул Нед. – Если тебя устраивает такая любовь – давай, доброго пути. Я не буду. Все.

– Все равно с тебя два серебреника, – рассердился Ойдар, – я на всех договаривался, со скидкой! Тогда я вместо тебя пойду!

– На! И заткнись! – Нед хлопнул по столу монетами, приятель смахнул их ладонью и, выражая всей своей спиной полнейшее неудовольствие, пошел к лестнице.

– Чего ты взбеленился, – непонимающе спросил Арнот. – Девка правда хорошая. Молодая такая, упругая, сиськи – во! – Он показал на себе. – Попахивает немножко, но это даже придает пикантности.

– Чего придает? – не понял Нед, задумчиво пережевывая очередной кусок пирога. За этот месяц он сильно раздался в плечах – от хорошей, сытной еды наросло много мяса, и теперь фигурой он напоминал того призового бойца, которого убил на площадке, – мускулистый, могучий, только немного посуше, и лицо стало более молодое, чем было. Исчез этакий налет ожесточенности, готовности к неприятностям. Нед даже стал улыбаться, что раньше случалось очень редко.

– Пикантности… деревенщина ты эдакая, – безнадежно махнул рукой Арнот, – вкусности, значит.

– Ты ее жрал, что ли? – покосился Нед, и оба они покатились со смеху, фыркая и роняя крошки пирога изо рта.

Вернулись на базу под утро, всей толпой. Одна половина несла другую. Неду пришлось тащить на себе Ойдана, нажравшегося до умопомрачения и почему-то принимавшего друга за мастера школы уацу. Он все время порывался поклониться и при этом падал, упираясь лбом в мостовую и задирая вверх тощий зад. Пришлось положить его на плечо и, покряхтывая, нести, как мешок с зерном.

Уже перед базой он начал петь какие-то воинственные песни, отбивая ритм кулаком по заду Неда, на что тот пригрозил, что сбросит друга в придорожную лужу, чтобы тот протрезвел. На что получил порцию рыданий – Неду было сообщено, что он отец родной, а Ойдара никто не любит, так как все козлы и твари.

Арнот шел сам, передвигая ноги, будто они были сделаны из деревянных палок – прямо, истово вбивая ступни в каменную мостовую города.

Остальные солдаты отделения тоже были в разной степени опьянения, но в общем-то вся попойка обошлась без приключений – если не считать драки под утро, когда они начали выяснять, кто круче, с солдатами из роты арбалетчиков, на свою беду зашедшими в этот трактир.

Нед в драке не участвовал – его задирать боялись, Ойдар тоже – он просто спал на скамейке и ни в чем не мог участвовать чисто физически. Арнот пару раз махнул кулаками и тут же был загнан под стол, где и просидел до конца действа. В конце битвы солдаты, разнесшие половину трактира, оплатили ущерб по двойной цене и начали брататься, заливая раны дешевым вином по бешеной цене и обнимаясь, как братья после долгого расставания.

Дорога к базе была усеяна телами храпящих совершенно пьяных солдат, часть из которых уже была ограблена – карманы вывернуты, а вместо кошельков на поясах остались одни шнурки. Возвращающиеся перешагивали через эти «трупы», но Нед заметил, как кое-кто, воровато оглянувшись, шарил по карманам у товарищей, надеясь выцепить хоть медяк, оставленный предыдущими мародерами.

База встретила возвращающихся солдат спокойно – пришли и пришли. Тех, что валяются по дороге, потом соберет патруль на специальном фургоне. Тех же, что не вернулись, все равно найдут – выдадут добрые местные жители, и тогда расправа будет неизбежна и страшна. Порка – иногда и до смерти.

Следующий после увольнения день по традиции был выходным – для тех, кто ходил в увольнение. Что толку с солдат, которые валяются, как бревна, блюют и едва могут сделать пробежку до сортира? Безобразие одно. Смотреть на них противно. Пусть лучше в казарме сидят.