– А имеем мы, Маркус, всё; и в тоже время – ничего. Отставим в сторону пищевые заводы, и технологии. Вот о чем скажу: взгляды, общественные нормы меняются со временем. И более того, осуждаются, высмеиваются. Это не практично. Массы не способны были понять тогда всего этого смысла, и более того, не способны сделать этого сейчас. Пока я буду думать о космосе, они будут думать, как заработать на хлеб и рассчитывать время на свои действия, планировать каждое свое телодвижение, каждую свою мысль, если она способна промелькнуть, лишь бы продать себя подороже. И нет, они никогда не думают о космосе. Если бы они имели продовольственный склад с запасами на триста лет, то думали бы после каждого съеденного куска сегодня, о тех кусках, которые они съедят завтра. Продают свои чувства, и получают гроши, есть даже благотворительные фонды, куда сдают свои чувства и качества… Вот тебе стишок собственного сочинения:
«Как рынок чувств многообразен:
Достоинств, качеств – на весах! -
Для тех, кто пуст и безобразен,
Не видят веса и в словах.
Купи рубашку-обольщение,
И всех в округе обольсти!
Купи себе ботинки-мщения,
И всем в округе отомсти.
А вот браслет-любовь в продаже,
За безвозмездие продают.
Дешев обмен. В подарок стражи:
Разубеждения убьют.
Ну как вам рынок, всё понраву?
Здесь купишь всё: мораль, обман,
И лесть, и правду, и отраву,
Здесь вам огромный выбор дан.
Куда пошли, вы? Подождите!
Ужель, хотите быть пусты?
А, понимаю – вы молчите,
Вы одиночеством полны.
Тогда я с вами попрощаюсь,
А тем, кто полон пустотой…
Ммм… Вот вы! Да, к вам я обращаюсь.
Какой-то взгляд у вас пустой».
– Это ты сочинил про рынки чувств?
– Да, про них, о них, и про себя.
– Ну, нет ничего удивительного в том, что твоё эссе восприняли остро. Они же не покупают мысли, а те, что продуцируют добываются огромными усилиями…
– Критиковали как раз интроспекторы.
– Тогда я вообще ничего не понимаю… Ну ладно, критикуют, почему ты не хочешь продолжать делать то, что начал для себя?
– Действительно – почему? Ведь для кого я всё это писал? Для их удовлетворительного приёма? А мне что-то мешает… Какое-то чувство… Знаешь, похоже на то, когда теряешь человека, ставшего тебе близким… Как будто теперь хочется доказать себе, что я ничего не стою.
– Каждый человек имеет в себе заданную пользу.
Заверган ничего не ответил. Он устал отвечать. Он молча смотрел на полки с книгами, на подоконник с цветами, на картины, на красивую люстру или на узоры на ковре, и молчал. Маркус тоже молчал. Затем, Заверган поднялся с кресла, и объявил, что он хочет спать. Они попрощались, Маркус ушел домой, а Заверган зашел на кухню и выпил таблетку «отрезвина».
Глава 10
Заверган спустился в слабоосвещенное помещение тюремных камер. Там не было железных решеток, свободу перемещения никто не запрещал, однако свободу мышления с каждым днём ограничивали, контролировали, и Нейросеть всячески пыталась создать новые данные для ограничения мышления интроспекторов. В одной из комнат он встретил Учителя, и замер, изучая его взглядом хищной птицы, серьезным, мужественным, лицо его в тени, взгляд, усы, всё выдавало его охотничью натуру. Учитель обратил на него внимания и отшатнулся, не понимания кто на него смотрит. Впрочем, это был всего лишь эффект неожиданности, ибо через несколько мгновений он обрёл прежнее выражение лица – заинтересованное, умиротворённое.
– Учитель, – сказал Заверган. Это был не вопрос, и тот прекрасно уловил эту интонацию.
– Знакомое лицо, – сказал он, – Ммм… Заверган? Да, Заверган! Знаю тебя!
– Знаю тебя.
– Не ожидал тебя встретить в этом месте. Ты, я полагаю, пришел ко мне не просто так.
– Не трудно догадаться, – хмуро ответил Заверган, – У меня вопрос. С какой целью вы выращивали нас в трущобах?
– Меня очень удивило, что тебя не только не отправили в утилизацию… ну, ещё тогда… давно… А, так меня больше всего удивило, что ты ещё жив.
– Я жду ответа.
– А я и отвечаю. Какой ты торопливый! Случилось что-то?
– Чтобы понять, что конкретно происходит мне нужен ваш подробный рассказ.